Натурализовав и русифицировав графа Калиостро, физика Понтекорво, писателя Гашека и несколько тысяч болельщиков, так и не уехавших от нас после чемпионата, родная воронка всосала и легендарного сыщика. «Я не прощаюсь, Холмс, а вы не уезжаете», сказала ему одна из Старшенбаумов, и он не уехал.
Мудрено ли, что Краснохолмскую набережную в Москве краеведы с тех пор зовут Краснохолмсской?
Там, кстати, и до посольства Ее Величества рукой подать.
Часть 2. Позавчера
Смута: от разночинцев до НЭПа
Гражданская свара не кончена. В стране, где рабовладение длилось до середины XIX века, инерция господской ненависти к необразованным лицам физического труда дожила до XXI-го — причем в среде выучившихся плебеев, и краем не касавшихся до дворянства. Недочеловеку, как и в сегодняшней Европе, разрешено жить, размножаться и немножко зарабатывать. Но представить, что он распрямится, возглавит страну и ответит за голод, кровавое воскресенье и виселицы во всех губернских городах — это выше разумения. За это анафема вечная. Проклятье в веках мастеровщине от белой кости.
Дистиллированный социал-фашизм.
Между тучами и морем реет чеховская чайка
«Пансион», 2022. Реж. Святослав Подгаевский
Исстари мир закрытых школ для благородных девиц с их похотью, пошлостью, порками и подглядками был ходовым сюжетом софт-порно — и только участие в проекте хоррормейкера Святослава Подгаевского, способного переводить низовые инстинкты в ранг художества («Пищеблок»), требовало к фильму повышенного интереса.
Тип истероидной брюнетки захватил Россию на прошлом рубеже веков. В то время как набожная Америка сходила с ума по мимишечным, порочным в своей инфантильности куколкам Лилиан Гиш и Мэри Пикфорд, страна индустриального надлома выбрала в героини Веру Холодную и томный романтизм умирающих лебедей. О них писали Горький и Блок, на них женились миллионщики, черным глазам посвящали романсы и портвейны. В поэзии безраздельно царили нервические колдуньи Ахматова, Цветаева, Лохвицкая и Гиппиус, образом вдохновлялись даже передвижники («Незнакомка» Крамского, «Курсистка» Ярошенко), а тем более мирискусники Врубель, Бакст, Сомов и — частично — главный камертон отмирающей эпохи Валентин Александрович Серов («Портрет Иды Рубинштейн»). Со временем демонический магнетизм воплотится в царствующих одалисках мировой революции Рейснер, Арманд и Коллонтай. Половину в дальнейшем ожидаемо съест суицид и чахотка, другую — эмигрантская мизантропия.
Все это следовало учитывать (и Подгаевский учел), подступаясь к истории шепотов и криков уединенного пансиона для провинившихся светских отроковиц. На дворе серебряный век, школу содержит мадам Захарова, сплав бандерши и статс-дамы, Аракчеев в юбке (Виктория Толстоганова). Воспитанницы подстригают розы, читают патриархальные уложения и уделяют внимание дворнику Серафиму в исполнении вечного полубеса нового кино Дмитрия Чеботарева («Рок», «Карамора» и т. п.). Царит бабовщина, бархатный террор и противоестественные наклонности, насаждаемые доминантными брюнетками Елизаветой Шакирой (Катя), Валерией Зоидовой (Вера) и Кристиной Корбут (Настя), которым противостоит новенькая с тайной и стилетом Стася Милославская (даже имена исполнительниц будто заимствованы из прозы вековой давности про баядерок и цыганок-ворожей). Девочки то принимаются надрывно хохотать, то исчезают по одной — полностью соответствуя антуражу тусклых комнат и поросшего ряской фонтана.
Конечно, стиль такой картины (при идеальном кастинге и выверенном сценарии) наполовину определяет художник. Злата Калмина искусно выдерживает мутно-аскетичную «достоевскую» атмосферу, нарочито слабоосвещенный упаднический мирок. Тревожно взлетают птицы, девочки тайком декламируют бодлеровские «Цветы зла» (чтение, помимо духовного, не приветствуется, отвлекая от добродетели). На титрах все портит лобовая до неприличия песня «Татушек» «Я сошла с ума, мне нужна она» — возвращая события от мистики к софт-порно. Музыкальные вкусы молодого зрителя примитивны и притом устойчивы, рэп приходится терпеть в каждой, пусть и приличной, юношеской постановке как маркер молодежности. Какая-нибудь вкрадчивая ироническая баллада в стиле куртуазных маньеристов тут подошла бы больше — но исход выбора меж Мумий Троллем и Земфирой заведомо ясен: девкам душевную рану подавай.