О, Джеймс Норт, вспомни о своем собственном преступлении и моли небо, чтобы оно помогло тебе спасти хотя бы одну заблудшую душу, чтобы ты смог оправдаться в день Страшного суда!
30 июня.
Сегодня после полудня я решил отдохнуть и пошел прогуляться к горе Маунт-Пит. Остров лежал у моих ног, – и как об этом сказал любимый поэт миссис Фрер: «Словно дивный остров рая в синеве лежит, сияя». У Софокла в «Филоктете» тоже есть что-то похожее, но я не могу этого припомнить. Кстати, я измерил одну сосну – двадцать три фута в обхвате! Я шел вдоль небольшого ручья, бегущего с гор, пробивающего свой извилистый путь сквозь густые заросли ползучих цветущих растений. Ручеек достигает прелестной долины, окруженной высокими деревьями, ветви которых оплетают пышные виноградные лозы, образуя зеленый свод. Здесь же развалины старой хижины, в которой некогда обитали первые поселенцы. Лимоны, инжир и гуавы стоят сплошной стеной, а кустарники и тростники перевиты вьюнками с их пурпурными и малиновыми цветами.
Я присел там покурить. Прежний обитатель этих комнат, очевидно, читал по-французски, так как в поисках книги, – а я никогда не хожу на прогулку без книги, – я нашел томик Бальзака и захватил его с собой. Это оказались сочинения из «Сцен частной жизни», и я наткнулся на рассказ «Мнимая любовница». Реально представляя Париж, созданный его воображением, где Маркас выступает политиком, Нусинген – банкиром, Гобсек – ростовщиком, а Вотрен – кандидатом на ссылку в местечко, подобное этому, Бальзак знакомит меня с неким поляком по имени Паз, который, будучи влюбленным в жену своего друга, отдает себя безраздельно заботам о ней и ее счастье, а также о благополучии ее супруга. А супруг – игрок и мот. Паз уверяет женщину в том, что в их домашних финансовых затруднениях повинен не муж ее, а он, Паз, который якобы вымогал у ее мужа деньги. Однако она ему не верит, и Паз, чтобы рассеять все сомнения, прикидывается влюбленным в цирковую наездницу. Наконец жена начинает просить обожаемого супруга:
– Избавься от своего неуемного друга! Гони его прочь! Он мот, игрок и пьяница!
В конце концов Паз умирает, и лишь после его смерти дама узнает истинную ему цену. История эта плохо кончается.
Бальзак был слишком большим художником, чтобы позволить себе завершить ее счастливым финалом. В реальной жизни занавес никогда не опускается на счастливом исходе драмы. Игра продолжается вечно.
Я думал об этом рассказе весь вечер. Человек, который любит жену своего друга и жертвует собой во имя ее счастья, скрывая от нее сумасбродства мужа! Разумеется, никто, кроме Бальзака, не набрел бы на такой сюжет. «Человек, который возлюбил жену ближнего своего»… О, Асмодей, я умолкаю! Я так давно не беседовал с тобой, что краснею от робости и не могу признаться во всем, что таится в моем сердце. И никогда не признаюсь в этом. Стало быть, на сегодня довольно.
Глава 60
ИЗ ДНЕВНИКА ПРЕПОДОБНОГО ДЖЕЙМСА НОРТА
24 августа.
С 30 июня в моем дневнике появилась только одна запись – о прибытии к нам нового коменданта, как я и ожидал, им оказался капитан Морис Фрер.
Перемены, которые здесь произошли, настолько велики, что просто не поддаются описанию. Капитан Фрер оправдал наихудшие мои ожидания. Он жесток, мстителен и властолюбив. Его знание тюрьмы и арестантов дает ему преимущество перед Берджесом, в остальном же он очень похож на этого свирепого зверя. Его единственная забота – держать арестантов в узде. Пока на острове все спокойно, ему наплевать – живы они или мертвы.«Я послан сюда, чтобы навести порядок, – сказал он мне через несколько дней по прибытии. – И я этого добьюсь!»
Должен признаться, что он этого добился, внушив, однако, такую к себе ненависть, что когда-нибудь пожалеет о своем успехе. Он создал три полицейских отряда. Один несет охрану на плантациях, другой – в мастерских и общественных зданиях, а третий – сыскная полиция. На острове двести человек солдат. Их командир, капитан Мак-Наб, действуя по распоряжению Фрера, загружает арестантов непосильной работой. Все поводья дисциплины теперь туго натянуты. Вместо беспорядка, который я здесь застал, Фрер установил жесточайшие строгости. Если офицер даст арестанту хотя бы понюшку табаку, он будет немедленно выдворен с острова. Росший здесь дикий табак был вырван с корнями и уничтожен, чтобы арестантам не досталось ни одного листочка. Отменено право получения котелка с горячей водой после возвращения партии с работ. Пастухам, сторожам и всем другим арестантам, живущим в Лонгридже или Каскадах (поселки арестантов-англичан), запрещено держать попугаев или других каких-либо птиц. Плетение арестантами соломенных шляп в часы досуга также запрещено. Поселки, где живут арестанты – «старожилы», обнесены заграждениями – частоколами, выходить за пределы которых запрещается, исключение делается лишь для тех, кто следует на работы. Два дня тому назад негр Джоб Додд уронил свою куртку за частокол и перемахнул через него, чтобы ее поднять. За это его жестоко выпороли. Наказания плеткой стали возмутительно часты. Я не раз видел место, где арестанты стояли у треугольника, залитого кровью так, будто кровь вылили из ведра и она образовывала лужу, которая растекалась в разных направлениях ручейками в два-три фута длиной. Допустим, что к преступникам должны применяться суровые меры, но почему весь остров находится в положении унизительного порабощения? Нет ни малейшей возможности протестовать. Люди безропотно идут на работу и, вернувшись, уползают на свои койки, как побитые собаки в конуру. Тюрьма и одиночные (!) камеры битком набиты арестантами, каждый день выносятся все новые приговоры за все новые преступления. Здесь все считается преступлением, кроме того, что ты дышишь.
Метод, с помощью которого капитан Фрер терроризирует остров, выявляет суть этого человека. Он заставляет всех шпионить за всеми, усмиряет наиболее дерзких жестокостью, превышающей их собственную, и, предоставляя отпетым негодяям в качестве поощрения почетные должности, приказывает им выискивать случаи, подлежащие наказанию. Всякое предательство награждается. Полицейские из арестантов могут обыскивать своих товарищей где угодно и когда угодно. Эти обыски часто производятся самым разнузданным, грубым и бесцеремонным образом. Если же арестант сопротивляется обыску, то обыскивающий может избить его своей дубинкой. Всюду господствует инквизиторская бдительность и слепая жестокость, и жизни сотен арестантов превратились в сплошную агонию страха и самоунижения.
– Не могу поверить, – сказал я однажды капитану Фреру, в первые дни «новых порядков», – что арестанты, которых вы назначили констеблями, будут выполнять свои обязанности.
– И еще как будут! – ответил он. – Если они станут потакать арестантам, я их высеку, и они это знают. А если они будут делать, что я им приказываю, их так возненавидят арестанты, что они будут рады и отца родного засечь у треугольника, лишь бы я не отправил их обратно в общие камеры.
– Вы обращаетесь с ними как с рабами, которые сторожат диких зверей. Они должны бить зверей, чтобы их самих не били.
– Правильно, – сказал он и хрипло рассмеялся. – Если я хоть раз их выпорю, они будут делать все, что прикажут, лишь бы снова не попасть в клетку, вы меня понимаете?
Страшно подумать, что такая логика присуща человеку, который имеет не только жену и друзей, но и врагов. Эта логика надзирателя в камере пыток. Я уже более не могу выносить это место. Я перестаю верить в общественные благодеяния. Эта логика изымает из уголовного кодекса все благородное и достойное уважения. Здесь властвуют жестокость, унижение и бесчеловечность.
26 августа.
Сегодня опять видел Руфуса Доуза. Он ведет себя как обычно – дерзко и вызывающе. Он погружен в бездну самоуничижения и явно испытывает радость от своего падения. Это состояние мне хорошо знакомо:
Он работает в кандальной партии, в которую помощником надзирателя назначен Хэнки. Слепой арестант Муни, которого отправили в лазарет, сообщил мне, что арестанты собирались убить Хэнки, но Доуз, к которому Хэнки относился по-доброму, помешал убийству. При встрече с Хэнки я рассказал ему об этом и спросил, знал ли он что-нибудь о заговоре. Он ответил мне – «нет», и сам весь задрожал от страха. «Майор Пратт обещал перевести меня в другую партию, – сказал он. – Я ожидал, что дело может дойти до этого». Я поинтересовался, почему Доуз его защищает, и он, поколебавшись, объяснил мне, взяв с меня слово, что я ничего не скажу коменданту. Как-то утром на прошлой неделе Хэнки ходил в дом капитана Фрера с рапортом от Троука и на обратном пути сорвал цветок в его саду. Доуз попросил у него этот цветок в обмен на двухдневную порцию пищи. Хэнки, человек по натуре не злой, отдал цветок арестанту. «Когда он его взял, на его глаза навернулись слезы», – добавил Хэнки.