Выбрать главу

Событийность того времени сейчас представляется матрешкой, которая, разоблачаясь от деревянных клонов, ведет к последнему пункту, после которого уже нет ничего, только деревянная кочерыжка. Я познакомился с Мишей, который уж больно проникновенно исполнял песни Егора Летова. Миша позвал меня в гости, вручил гитару, мы приступили к репетициям, чтобы доблестно дебютировать буквально underground, под трамваями и троллейбусами, которые массировали рельсы и провода на перекрестке Садовой и Невского.

Что такое глиссандо, я не знал, и, слава Богу, потому что провести по грифу выданного мне инструмента было невозможно – пальцы цеплялись за лады, которые были высотой миллиметра три. Полоса препятствий, а не гриф. Соло у меня выходило примерно такое же, как и у «Гражданской обороны» – тупое, кривое, мимо нот. Зато гитара была электрическая, что немало мне льстило.

Вооружившись сумкой-тележкой на колесах, утилизированной в качестве санок для двух комбиков, мы, обвешанные гитарами и барабанными стойками, стартовали от улицы Ударников в сторону центральной концертной площадки, где нас пока никто не ждал. Дебютировали вдвоем, без ударника. Миша на басу, я на гитаре, пели по очереди.

Сейчас, переслушав уйму музыки, я начинаю понимать, что Летов – гениальный мелодист и автор проникновенных текстов. Неслучайно «Song №2» Blur – вариант песни «Сид Вишес умер у тебя на глазах». Врял ли Мэт Дэймон был знаком с творчеством Летова, но факт остается фактом – риф слизан с «Гражданской обороны» копейка в копейку. Наверное, мелодии, как и любые творческие идеи, витают в воздухе, концентрируясь в разное время в разных местах. И как только эта концентрация превышает допустимое предельное значение, идея шлепается на автора, как яблоко на Ньютона, и автор может всю жизнь не догадываться, что его голова не единственная, на которую она упала.

На концерты Летова я не ходил и не хожу, чтобы не испортить ощущения юности. Пусть он останется для меня тем культовым персонажем, чьему голосу мы внимали, слушая записи отвратительного качества. И никому не приходило в голову, что нужны ротации на радиостанциях, съемки видеоклипов, что нужно мастерить свои альбомы в Лондоне. Человек записывался у себя дома на обыкновенный магнитофон, и эти записи слушала вся страна. И не потому, что там присутствовало слово хуй. Просто его душа перетекала на пленку, он выкладывался на 200%.

Моя привязанность к trash metal перетекла в привязанность к hardcore. В Питере долгое время функционировал группа «Мародеры». Их вокалист любил вставать в позу ортодоксального исполнителя hardcore, к которому ныне всегда присовокупляется приставка old school. Таким образом он противопоставлял себя широкоштанинным рэперам, которые, утяжелив речетативную музыку, получили мегапродаваемый гибрид nu metal. Сейчас сложно разделить поп и рок, фанк и диско, рэп и метал – эклектика стала нормой для современного музыкального процесса. Но я еще застал то время, когда между попсой и альтернативой лежала четкая демаркационная линия, охраняемая критиками-пограничниками, и переступить ее музыканту порой было невозможно.

Одним из каналов поступления информации с Запада по-прежнему оставалось радио. На канале «Россия» в вечернем эфире раз в неделю вещал кекс, который ставил в эфире Kiss, Halloween и прочий металлообразный антиквариат, уже мало меня интересовавший. Помимо него, был еще один человек, имени которого я не помню. Но хочу выразить ему респект за то, что он делал. Именно от него я узнал о существовании толстопузого Билли Милано с его проектами S.O.D и M.O.D; о Miss fits, на чьих песнях росли Кирк Хэммет и Ларс Ульрих, а на одном из промежуточных альбомов Metallica 1987-го года есть даже несколько перепевок Miss fits; о группе Old lades drive (O.L.D) с полоумным фронтменом. Это был тот самый hardcore середины 80-х, который пришелся к российскому двору начала 90-х.

Альтернатива, предлагаемая Летовым («Я сяду на колеса, ты сядешь на иглу») касалась меня напрямую. Под Exployted или Tankard Павлик знакомился с таблетками – круглыми друзьями тонких существ, двуногоходящих. Кабы еще знать, какие таблы оптимальны для потустороннего мира, ради возникновения которого, ты их заглатываешь. Сначала пресловутый демедрол: ешь столько, сколько не страшно. Потом циклодол. Потом все остальное. Эксперименты, нами проводимые, удивили бы даже бывалых торчков. Нам было мало таблетки глотать. Мы их толкли на столе, мешали с гашишем, забивали получившийся порошок в штакет и приводили штакет в действие. Серия фотографий в моем альбоме, сделанная Толстым, демонстрирует меня, Вано и Жеку после раскуривания такого косяка. Мы втроем играли в машинку: я был водителем, и рулил, сидя на детском пластмассовом говносборнике, а Жека с Вано имитировали руками автомобильные дворники на воображаемом лобовом стекле.

Выяснилось, что чай тоже торкает, если его выварить основательно. Я выварил. Высушил. Курил неделю, потом перестал, потому что не торкало, а только блевать тянуло.

Кто-то сказал, что можно есть белену, в ней тоже содержатся вещества, способные принести облегчение подростку, ищущему новых ощущений (как я потом выяснил, это действительно так, в белене содержится атропин и скополамин, способные вызвать галлюцинации, отсюда общеизвестная поговорка «Белены объелся»). Но до белены дело не дошло. Я был не шибко силен в ботанике и не знал, как она выглядит. Зато познал, как выглядит искаженная таблами реальность.

Галлюцинации – одна из главных причин поглощения транквилизаторов. И купить их можно в любой аптеке без рецептов. То что невозможно в реальной жизни, возможно в нереальной. Можно пойти в туалет, сесть на унитаз, повернуть голову и увидеть, что стена исчезла, и в двух шагах от тебя ходят люди. Можно считать круги, образовывающиеся на стене, воевать с самолетами в небе под потолком, разговаривать с собакой, которая оказывается вдруг способной высказывать суждения о Бердяеве. Это кинотеатр души и разума, где ты смотришь фильмы, и каждый раз сценарий непредсказуем, равно как и жанр.

Муравьи ползали по ногам, я водил их пальцами. Они пытаясь собрать муравейник, я все хотел, чтобы он был построен на коленке. Муравьи были крупные, каждый размером с пчелу. Каждый норовил залезть мне в трусы, чего я очень боялся, мало ли укусит. Поэтому одна рука сжимала яйца и член, другая подпихивала муравьев к коленке.

Полдня пытался натянуть струну. То есть мне казалось, что этот процесс занял у меня буквально несколько минут, а выяснилось, что несколько часов.

У создателя «Человека невидимки» и «Машины времени» Герберта Уэллса есть малоизвестный рассказ «Красный гриб». В нем повествуется о мистере Кумсе, который, повздорив с женой, ее подругой и другом подруги, отправляется в лес проветрить голову. Гуляя по дорожкам, он вспоминает свою женитьбу, осознает, насколько же его утомило существование в обличие мелкого лавочника. Мистер Кумс решает покончить с собой, и начинает перебирать в голове всевозможные и доступные способы. И тут взгляд его падает на красный гриб, растущий рядом с дорожкой. Не исключено, что речь идет о красном мухоморе, Уэллс этого не уточняет. Красный мухомор содержит несколько различных химических соединений, обладающих нужным для наркомана эффектом. Мистер Кумс поедает гриб с непосредственностью деревенских детей в советской довоенной деревне, которые были уверены, что крыжовник по определению зеленый, потому что им не хватало терпения дождаться, когда он созреет. Но вместо смерти от яда мистера Кумса настигает наркоманский приход.

«Запах у гриба был острый, резкий, но не противный. Он отломил кусочек; свежая мякоть была светло-кремовой, но не прошло и десяти секунд, как она превратилась в изжелта-зеленую… В своем возбуждении он и не заметил, как проглотил первый кусочек. Он чувствовал удивительную беспечность. Отдавшись новым впечатлениям, он забыл о своих горестях. У него как-то странно закололо в пальцах на руках и на ногах. Сильнее забился пульс; кровь зашумела в ушах, как жернова. "Еще кусок… попроб…" – пробормотал он. Он повернулся – ноги плохо слушались его – и поглядел по сторонам. Неподалеку он увидел красное пятно и попытался подойти к нему. "Недурной закусон, – бормотал он. – Э, да тут их еще…" Он рванулся вперед и, протянув к грибам руки, повалился ничком. Он вдруг забыл обо всем на свете. Как бы там ни было, тоска его рассеялась, на душе стало весело и легко!»