— Я не буду вас… отвлекать. — Деликатно кашлянув, Гордон снова улыбается нам с Эммой, уходя немного в сторону. Напоследок, парень схватил с фуршетного столика бокал с вином, и указал пальцем на место, где будет сидеть, прежде чем развернуться и уйти.
Эмма повернулась лицом ко мне. Её растерянные глаза блуждали по моему лицу, будто в поисках чего-то, но, когда я взял её за руку, глаза светлой нашли мои. Эмма вытянула шею, на щеках у девушки засиял розоватый румянец, а зрачки стали расширяться с каждым новым её вздохом.
— Скажи хоть что-нибудь. — Смеётся она, неловко облизнув губы.
— Ну, если ты не устанешь слушать мои шутки.
— Их устала.
— А придётся…
— Слушай, Джеймс… Мне сложно представить, что ты сейчас испытываешь, но я могу… могу догадаться. Знаешь, ты мне действительно нравишься, и я…
— Тише… — прикрываю глаза я, когда уже итак услышал от неё всё то, что было мне необходимо. Я ей нравлюсь. Этого достаточно. — Эмма, будь ты хоть чуть-чуть посмелее, мы бы могли и раньше об этом поговорить.
— Ну знаешь, я не каждый день говорю о таком парням.
— И не говори. Это тебе должны говорить, что ты им нравишься. Впрочем… я уже это говорил. Не раз.
— Джеймс, я растеряна. Нет, — она мотает головой, — я в жутком замешательстве. Ты мне действительно нравился, но я даже не знаю, как… как меня должны принять, чтобы… одобрить…
— Эмма, тебя не должны «одобрять», ты такая какая есть, другого не должно быть. Зачем строить из себя не настоящую Эмму, если ты не она. Мне понравилась невинная светлая, настоящая Эмма, которая боится крови, любит друзей, учёбу, подработку в магазине с цветами и мисс Тафт-Фейлон… Ты настоящая, Эмма. Мне в тебе это и нравится.
Её щёки вспыхнули от моих слов, девушка радостно улыбнулась. В ней смешивались краски вселенной, хоть в руках она держала не акварель, а просто кисть. Она была художницей, работала в цветочном магазине, продолжала учиться, старалась не бояться тёмной магии, но всё же оставалась той девушкой, с которой я познакомился на первом курсе Лонгсмита.
— Но сначала, — я хватаю её за руку, довольно улыбаясь и оставляя на её розовой щеке поцелуй. — представлю тебя моим родителям!
— Что… Но… Джеймс…!
* * *
Белая, словно ангельская, она шла босыми ногами по устланной ирисами дорожке, к арке с белыми розами, вперемешку с лилиями, магнолиями, фиалками. Её кружевное, длинное, струящееся платье полностью отражало лёгкость, невинность, полную отрешённость от классического ампира, который старалась навязать Хейли. Офелия в руках держала небольшой букет из ирисов и лилий, подвязанных белой кружевной лентой. На её завитых, слегка заколотых волосах был венок, полностью сделанный из лилий и цветов рябины. Нежная, словно фея, она держала за руку своего отца, который передав дочь Уиланду, немного сжал плечо парня, произнося шёпотом тому что-то вроде «береги». Их взгляды встретились, ладони пересеклись друг с другом. Вмиг, я лишь на мгновение понял, что я стоял прямо рядом с братом, был его шафером, а со стороны Офелии стояли её сёстры. Анна и Джоанна были одеты одинаково, в нежно-фиолетовые платья, струящиеся, лёгкие, прямо подходящие для торжества. Видимо Офелия и впрямь не разрешила Хейли ничего своего вводить своего.
Я смотрел на брата, на его лице была улыбка, когда он встретился с её глазами, зрачки расширились, когда девушка вложила свою руку в его. Уиланд горел внутри и снаружи, но от счастья быть рядом с ней. Это я понял, когда Офелия стала единственной причиной, из-за которой он упал на колени перед врагом, когда он связал их жизни, сам того не осознавая, когда она была готова пожертвовать собой, чтобы никто не пострадал, и когда она жертвовала, ради него, чтобы защитить. Иногда таким девушкам, как Офелия, и вовсе не нужны мужчины, чтобы защитить себя или просто быть счастливой. Таким девушкам как Офелия, даже смерть не страшна.
— Осенняя, светлый луч солнца в непроглядной тьме, что зазывает души к райскому саду, ты светила в том холле, смотря в мои глаза без страха угадать меня. — Уиланд нежно целует тыльную сторону ладони Офелии, заглядывая в её святящиеся глаза, — Между нами редел океан, каждый раз звавший меня в нём захлебнуться. Между нами тянутся нити, что не могут никак развернуться. Они, золотом чудным светят только во тьме, зовя на твой голос, прийти вот к тебе. И я на твой голос безмолвно шёл, спасая тот свет, который нашёл.
— Мой свет далёк, но путь не короток. Он длинным, тернистым, казался тогда. Но рядом с тобой, светом ярким, безмолвным, что крики сбивал, заглушая себя, он тени выбрасывал, гордо смолкая, когда, повстречавшись — друг друга узнали.