— Клятвой длинной, такой невесомой, что в этот момент скрепила сердца…
— Даю тебе слово, покорное, долгое, что буду идти с тобой до конца.
На пальце Офелии засверкало кольцо, белое, с чистым, глубоким камнем, похожее, на нежный, выкованный слезами квадратик, покрытый по бокам мелкими, сияющими камушками, когда Уиланд нежно надевал его на её безымянный палец. Девушка дрожащими пальцами старалась надеть на палец брата его кольцо, тоже из белого золота, покрытое такими же мелкими камушками, не умоляя его строгости. На ярком, солнечном полотне с печатью, появились их подписи, официально закрепившие новый статус моего брата, и теперь уже моей сестры…
Офелия бросила свой букет в зал, повернувшись спиной к девушкам, которые столпились возле арки. Он будто бы знал к кому прилететь, следом после того, как Офелия и Уиланд стали мужем и женой. Букет упал прямо в руки к Джоанне, которая, как только поймала его — повернулась к Базарту Вуду, закатывая глаза и показывая цветы.
И видимо… в семье Беррингтонов ожидается новое, радостное событие.
Гордон.
Ловлю сам себя на мысли, которая мне не нравится, но как-то всё равно. Глубоко начхать. На моих коленях головой лежала побитая Мэри, которая орала так громко, что Ричард пару раз накладывал на неё сильное, очень сильное заклинание, от которого глаза женщины закатывались, и она снова ударялась головой о сырой пол подземелья. Именно поэтому я осторожно предложил той свои колени. Хоть они и не были настолько мягкими, так они хотя бы могут избавить Мэри от боли в голове. Я плююсь кровью, когда шприц из меня вытаскивают и Ричард довольно откидывает его в сторону, радуясь тому, что по моим венам сейчас льётся, буквально, лава, от жара которой я начинаю краснеть и задыхаться. Светлому нравилось наблюдать за тем, как я корчусь от боли, ему приносило это явное удовольствие, но только не такое сильное, как он хотел или ожидал, ведь я был тёмным, парнем, намного сильным, чем Мэри, которая даже и не ест видимо. А я люблю кушать, люблю накапливать силы в организме с помощью еды.
— Что ж… — Недовольно цыкает Ричард, потирая красные глаза, — А ты сильнее, чем эта. — Он бесцеремонно пихает ногой в бок Мэри, от чего та кашляет, но глаза не открывает.
— Ты… был другом… — Задыхаюсь от боли я, всё ещё терплю жар, который стал быстро разогревать и моё горло, царапая его, от чего я начинаю кашлять. — Ты… брат Эммы… как… можешь…
— Могу! Мне позволено и дано! А таким, как вы — нет! Вам не позволено даже дышать свежим воздухом на этой земле, которая пропитана магией. Я понимаю — вы, как тараканы, хотите выжить, карабкаетесь, размножаетесь, потому что вам надо выживать. Ха-ха-ха! — Ричард поднимается на ноги, хлопая в ладоши и радуясь от того, что он видит мои мучения, как капли пота начинают смешиваться с кровью, что капала у меня со лба, он ликует, ухмыляется. Редкостный урод. Во мне не было сил, я использовал слишком много крови, чтобы отправить послание Эмме, колдуя и подставляя себя. Лакеи Брендона учуяли запах моей кровавой магии, схватили мои руки, чуть было не отрезали их. Меня связали слишком сильными цепями, которые не позволяли мне колдовать даже через кровь.
— Ты трус, Ричард… прячешься, за спины тьмы… сдохни… — Выплёвываю я ему прямо в лицо, когда светлый присел на корточки возле меня, хватая за волосы, чтобы я взглянул ему прямо в глаза. Он улыбался, когда видел моё бессилие, ликовал от своего «титула», который на деле ничего и не решит. Чтоб он сдох! — А знаешь… — улыбаюсь ему я во все тридцать два, кровавых зуба, — твоя родная кузина как будет тебя ненавидеть… как она будет проклинать тебя, ведь ты — опозорил имя собственной семьи, от чего ей придётся отрекаться от фамилии «Пейдж». Ты… облажался…
Пальцы Ричарда с силой сжимают мои волосы на затылке, он пыхтит, в его глазах всё сильнее и сильнее закипает ярость от моих слов. Видимо он и не думал, что от его фамилии могут отречься. Зря, если бы я был на месте Эммы, то отравил бы его кушанье, чтобы он сдох в муках.
— Ты — грязнокровое, мерзкое отродье! — Кричит Ричард, — Я знал твою мамашу Еву, грязную, ужасную даму! Она сдохла, да? Когда рожала твоего маленького братика! — Ричард сделал вид, что плачет, но при этом, ещё сильнее сжал мои волосы на затылке, — Ой… ведь он тоже сдох в муках!
Моя мама — самое светлое и нежное что было в моей жизни. Перед моими глазами пронеслись её рыжие волосы, её громких смех в нашем доме, её голубые глаза, сладкий голос, который любил петь. Она умерла, когда рожала моего брата, да. Мы остались с отцом одни, да. Но я не позволю такому уродливому отродью, как Ричард говорить о моей матери. Я не позволю вообще ему говорить о моей матери! Я не позволю никому говорить о моей маме!