Значительная часть сэммин оказалась вынужденной в более широких масштабах обратиться к мелкому ремесленному производству, имевшему в основном второстепенное, вспомогательное значение в хозяйственной жизни страны: к производству корзин, вееров, искусственных цветов и венчиков для чая [86, с. 120]. Многие занялись заготовкой удобрений, фуража, транспортировкой овощей и мяса, торговлей вразнос фруктами, обувью, рисом, лепешками. И вместе с тем какая-то часть париев по-прежнему была связана с захоронением трупов, уходом за больными, перелицовкой старья, пошивом обуви, работала грузчиками и сторожами [55, с. 315—316].
Все более настойчиво в жизнь буракумин врывалась капиталистическая экономика, неуклонно втягивая их в свою орбиту. Этот
процесс был для париев более трудным и мучительным, чем для других слоев населения. Они не могли попасть на заводы и фабрики, оборудованные новой техникой, на работы, требующие квалификации н, следовательно, лучше оплачиваемые. Обычно их принимали лишь на мелкие, второразрядные предприятия, например на спичечные и прядильные фабрики, причем на самые тяжелые и низкооплачиваемые виды работ. Значительную часть рабочнх-буракумин на этих предприятиях составили дети 6—7 лет. Немало париев, мужчин и женщин, было привлечено на прокладку железных дорог, на строительство заводов и портов, на тяжелые дорожные, земляные и транспортные работы [71, с. 223]. В ряде районов страны, в основном на севере о-ва Кюсю, жители бураку работали н в добывающей промышленности, на шахтах и рудниках. Весьма характерным для их приниженного положения в капиталистической промышленности было, например, то, что при оборудовании заводов, фабрик и шахт новой техникой, когда возникала необходимость в квалифицированных кадрах, почти всех рабочих-буракумин увольняли с этих предприятий, и заменяли их «обычными» рабочими.
Таким образом, привлечение жителей бураку в капиталистическую промышленность практически служило целям осуществления политики низкой заработной платы и бесправия для всех рабочих, обеспечения высоких прибылей японским предпринимателям.
Профессиональные н социальные перемены в среде сэммин после переворота Мэйдзн выразились и в том, что резко усилилось их внедрение в сельскохозяйственное производство. Но и в эту сферу экономики они входили не равноправными членами деревенского общества, а, скорее, жалкими просителями. Собственниками земли смогла стать крайне незначительная часть жителей деревенских бураку, да и тем при этом доставались худшие, неприемлемые для других крестьян участки земли. В большинстве же случаев они могли претендовать в деревне лишь на роль батрака или арендатора.
Некоторые данные, которыми мы располагаем, могут в самых общих чертах характеризовать положение сельских поселений париев. Так, в одном бураку префектуры Нара в 1875 г. насчитывалось 128 семей, занимавшихся земледелием. Из них только два хозяина владели участками земли несколько более 1 тё (участками таких размеров владело подавляющее большинство «обычных» крестьян), участки от 5 до 10 тан имели четыре семьи, от 3 до 5 тан — 9 семей, от 1 до 3 тан— 13 и до 1 тана — 7 семей. Таким образом, землевладельцами в этом бураку было только 35 хозяев, что составляло 27% всех земледельцев деревни. При этом по меньшей мере 29 семей из них должны были еще приарендовывать себе землю или искать побочные (или основные) заработки. Таким образом, только 6 из 128 семей бураку могли покрывать свои минимальные потребности главным образом за счет обработки своей земли. Все остальные (т. е. 95,4% всех семей) зависели от помещиков и предпринимателей [71, с. 209].
А
И все же жители деревенских бураку обычно соглашались терпеть любые тяготы, лишь бы добиться права на обработку какого-либо участка земли. Он мог быть расположен в 10—15 км от дома (и сэммин должны были совершать ежедневно 20—30-километровые изнурительные путешествия), на склоне горы или в болотистой местности (что создавало дополнительные трудности в работе и требовало новых расходов), за его аренду помещик мог запросить полуторную от обычной плату, но парии соглашались на все, так как возможности выбора у них были значительно более ограниченными, чем у других. Но и при этом, оказывается, далеко не все желающие из них могли добиться для себя «привилегии» обрабатывать землю. Так, например, в одном из бураку префектуры Миэ только 157 семьям из 280, проживавших там, удалось приобщиться к земледелию. В поселке имелось много безработных и нищих, которые «боролись с голодом и холодом, кутаясь в тряпье и питаясь разными отбросами» [71, с. 209]. В другом сельском бураку лишь 36 семей из 71 смогли заняться земледелием [73, с. 205—206].