Однако бегство и эмиграция не могли стать достаточно массовым явлением, тем более решить проблему дискриминации в Японии. Ведь уход из бураку обычно означал полный разрыв всех родственных связей, отказ от хотя и плохой, но привычной жизни. Кроме того, пытаясь смешаться с «обычными» японцами, парии жили в постоянном страхе разоблачения и новых унижений и трудностей (см. Приложение 36). И наконец, мощным сдерживающим началом было чувство корпоративности, сословной солидарности, которое формировало отрицательное отношение к беглецам из бураку в среде самих париев.
Таким образом бежали и уезжали сотни, возможно, тысячи. Но сотни тысяч оставались, и общая численность париев неуклонно увеличивалась. И поскольку тайная ассимиляция и эмиграция париев явно не могли не только решить, но и ослабить остроту проблемы сегрегации, более важным и эффективным в этом отношении могли стать только те попытки ее решения, которые предпринимались в рамках самого сословия сэммин, в самих бураку-
Как уже отмечалось, в 70—80-х годах лишь крайне небольшая часть париев могла в какой-то мере организованно выступать на общенациональной политической арене. Это была в основном их верхушка: предприниматели (мелкие дельцы, владельцы лавок, магазинов, ресторанчиков, гостиниц) и интеллигенция, тогда еше крайне малочисленная. Их политическая деятельность развернулась в рамках одобренного властями движения Дзию минкзн ундо, которое обещало решить проблему париев в основном при помощи методов 'нравственного самосовершенствования. Мы знаем, что идеология этого течения была вполне верноподданнической и в известном смысле рабской, а его практические результаты весьма ограниченными. Оно, по существу, и не ставило своей целью решение проблемы сегрегации для всех париев. Ведь предпринимательская верхушка сэммин практически стремилась лишь к укреплению своих позиций в эксплуатации париев и к большему доверию и терпимости к себе со стороны «обычных» буржуа и помещиков, на равное партнерство с которыми они претендовали.
Поэтому вполне естественно, что широкие массы париев не могли стать достаточно верными сторонниками этого течения. В своих идеях и действиях они никогда не оставались в тесных рамках этого «приличного» движения. Они и в то время, правда чаще всего стихийно, весьма «дерзко» и настойчиво выступали против всех форм дискриминации. Так, они отказывались выполнять старый, унизительный ритуал социальной приниженности:: падать ниц перед «обычными» японцами, ходить только по обочинам дорог и т. д. Возросшее чувство человеческого достоинства заставляло их настаивать на том, чтобы им разрешали входить в: дома хэймин, как нормальным и равным людям, чтобы с ними здоровались [7, т. II, с. 28—29]. Растущее число сэммин поддерживало более радикальное демократическое направление Движения за свободу и народные права, представленное, в частности, Накаэ Тёмин.
Таким образом, происшедшее после переворота Мэйдзи становление капитализма в экономической, политической и социальной сферах общественной жизни Японии не принесло париям сословного освобождения. Дискриминация сохранилась в полном объеме, а реальные условия жизни большинства сэммин даже ухудшились. В стране еще не было условий для создания ими собственных, подлинно демократических организаций, способных определить действенные способы и важнейшие цели борьбы париев.
Однако в то же время к концу XIX в. массы сэммин приобрели необходимый и важный политический опыт,, отказались от некоторых старых иллюзий, получили представление о подлинной роли и характере отношения к ним новых социальных групп и политических организаций. Убедились они и в том, что путь к решению их проблем будет гораздо более трудным и долгим, чем можно было представить сразу после переворота Мэйдзи. Этот опыт, идейная и психологическая эволюция в среде сэммин были крайне необходимы и полезны для подготовки базы более эффективной борьбы с дискриминацией. Они формировали необходимые условия для дальнейшего продвижения по пути общественного познания и подлинного социального прогресса.
Глава седьмая
НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ ИДЕЙНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ В ЯПОНИИ В 70—80-х ГОДАХ XIX в.
На любые исторические явления, в том числе и социальные, можно смотреть с различных точек зрения, с разного расстояния. Чаще всего исследователь рассматривает их с достаточно большой дистанции. Для анализа общих исторических процессов такая точка, бесспорно, самая удобная, поскольку дает возможность охватить более значительную часть событий и явлений и установить какие-то их общие черты, особенности и закономерности развития.