Наряду с Дандзаэмоном имелось еще несколько административных глав эта. Но по влиянию и богатству они далеко уступали ему. Так, содержание главы париев Киото (его называли Симомура, и ему были подчинены жители бураку Оми, Ямасиро и Сэтцу) составляло всего 150 коку риса в год. А остальные главы эта (в Осака, Эцудзэн и др.) по объему своей власти и доходу стояли еще ниже [71, с. 101].
Автономная система управления париев имелась не только во владениях сёгуна, но и в отдельных княжествах. Местные главы эта и там получали от своих господ за свою службу небольшие пайки (от 40 до 60 коку риса в год) и право на парадную одежду и меч при официальных визитах [71, с. 102]. Таким образом, по внешним атрибутам их социальный статус соответствовал рангу «обычных» городских и сельских старост.
Наряду с системой самоуправления эта в Японии сложилась еще одна, параллельная, система самоуправления париев — хинин. Наиболее видную роль в ней играл проживавший в Эдо (в районе Асакуса) некто Курума Дзэнсити, имя которого также стало нарицательным в обозначении особой административной должности. В его подчинение была переведена значительная часть хи-ннн. в число которых, в частности, включались нищие, калеки, сироты и другие «лишние» для общества люди. Кроме Курума Дзэнсити во владениях сёгуна и даймё имелось еще несколько глав хинин, которые за свою службу регулярно получали определенное содержание [71, с. 102].
Сферы влияния этих двух систем самоуправления париев, очевидно, не были четко зафиксированы юридически. Об этом могут свидетельствовать многочисленные взаимные жалобы и упреки глав эта и хинин, ожесточенные конфликты между ними по поводу их прав. Известно, что Дандзаэмон неоднократно пытался добиться подчинения себе Курума Дзэнсити [71, с. 102].
Выделив из общей массы париев небольшую бюрократическую верхушку, власти обеспечили более надежное функционирование механизма дискриминации и подчинения десятков тысяч людей. Однако положение этой сравнительно благополучной верхушки в политическом плане было довольно неустойчивым. Их права часто нарушались, а просьбы не выполнялись, чем, собственно, еще раз подчеркивалось приниженное положение париев.
Каких-либо надежных данных общей численности сэммин в XVII в. у нас нет. В специальной литературе обычно отмечается лишь более быстрый, по сравнению с другими слоями населения, их количественный рост (см. главу четвертую). Он объяснялся не только естественным приростом, характерным для всего населения в целом, но и узаконенной практикой перевода в состав сэммин представителей других сословий. Так, ряды париев обильно пополнялись за счет разорявшихся бедняков и изгнанных по разным причинам из своих общин крестьян и ремесленников (правонарушителей, нищих, неизлечимо больных и т. д.). Кроме того, в периоды каких-либо социальных потрясений или стихийных бедствий у многих тысяч разорявшихся и изгнанных из своих общин людей иногда не оставалось никакого иного способа существования, кроме как при помощи перехода в состав буракумии. Нередко и сами власти направляли их туда, чтобы ослабить угрозу выступлений недовольных и обездоленных [65, с. 120—121].
Поселение всех этих людей в бураку предопределяло даже для их отдаленных потомков статус париев и все связанные с этим ограничения и унижения. Дверь, соединявшая область «отверженности» с остальным миром, открывалась по преимуществу только в одну сторону, и человек, попавший за эту дверь, обычно уже не мог вернуться в «обычный» мир.
Не исключено, что таким образом в среде сэммин могло оказаться и какое-то количество представителей знати. Однако этот в обшем-то довольно малозначимый в истории париев факт породил широко распространившееся среди них убеждение, что все сэммин или, во всяком случае, их значительная часть произошли от представителей высшего сословия [75, с. 445—446]. Причины распространения подобной легенды объяснялись социальными понятиями и ценностями сословного общества. Это была своеобразная и доступная париям форма защиты их человеческого достоинства, наиболее действенная и убедительная, как представлялось им тогда.
Таким образом, в среде париев, как и в основных сословиях, в течение XVII в. произошли заметные социальные перемены. С одной стороны, выделилась небольшая группа относительно благополучной сословной верхушки, состоявшей из представителей бюрократии, торговцев, ремесленников-предпринимателей и ростовщиков. А с другой стороны, некоторые парии, лишавшиеся прежних монопольных прав и традиционных средств к существованию, пополняли ряды наемных работников на горных приисках, на строительстве дорог и ирригационных систем, становились батраками и слугами. Однако в целом процесс социальной коррозии затронул лишь верхушку и низы презираемого сословия. Основная же его часть на протяжении всего века оставалась еще сравнительно стабильной и однородной социальной массой.