тельцу. Происходил процесс определенного перерождения привилегированного сословия, социальных перемен в его среде.
Собственно, военно-феодальное сословие никогда не было социальным монолитом, строго противопоставленным всем остальным слоям населения. В рамках этой формально единой социальной общности всегда имелись весьма существенные различия, разъединявшие ее не менее резко, чем сословные границы. Входившие в категорию си (воинов-феодалов) даймё, самураи (воины-всадники), асигару (воины-пехотинцы), госи (сельские самураи) и многочисленные ронины между собой почти не общались, браки между их представителями были редкими исключениями. Нижестоящие в этой иерархии при встрече с вышестоящими должны были униженно кланяться и т. д. [66, с. 186]. Разъединенность внутри первого сословия существовала и в других плоскостях: между сёгунами и их окружением, с одной стороны, и придворной императорской знатью — с другой, между дворянами, имевшими свои владения, и воинами, получавшими пайки, и т. д. [32, с. 18].
Предполагалось, что цементирующей первое сословие силой должен был стать принцип безоговорочной верности вышестоящим, освящавший даже такие уродливые формы его проявления, как самоубийство вассала в случае смерти его господина [66, с. 192]. Однако этот принцип никогда не обеспечивал надежного единства: в среде феодалов всегда шла непримиримая борьба за расширение своего влияния и могущества.
Но в XVIII в. внутри первого сословия наметились и новые трещины, которые стали раскалывать его в совершенно невозможных прежде плоскостях: усилилось его разъединение на новой социальной основе. Низшие группы сословия «благородных» стали сближаться с другими, всегда презиравшимися ими слоями общества, в первую очередь с тёнин. Границы между этими сословиями все более заметно размывались, сотни и тысячи разорявшихся представителей знати переходили в ряды ремесленников, купцов и даже крестьян. Ронины, асигару, госи, самураи и даже даймё нередко поступались своей сословной спесью и все чаще занимались «презренной» торговлей, ростовщичеством, ремесленным производством, а иногда и земледелием. Многие из них не считали для себя унизительным родниться с семьями богатых купцов и ремесленников.
Таким образом, «благородные» сами стали нарушать «святой» принцип своей сословной исключительности. Развитие товарно-денежных отношений, обнищание низших категорий дворян частенько заставляло их пренебречь идеями и традициями социального превосходства. Правда, знать пыталась избежать любых потерь и совместить полное сохранение своих привилегий с выгодами предпринимательской деятельности. Но представители низших групп дворян, доведенные до крайней нужды, все чаще шли на отказ от своего сословного статуса. Товаром стало многое из того, что прежде считалось священным: дворяне закладывали и продавали свою парадную одежду, регалии, воинские доспехи, мечи и ' даже право на свой социальный статус [7, т. I, с. 109].
Этот путь вниз по социальной лестнице был для дворян унизительным и мучительным. Поэтому многие из них предпочли для себя возможно более выгодный, зато более престижный путь: самураи довольно широко стали внедряться в сферу интеллектуального труда. Она была для них более привлекательной потому, что представители интеллигенции, как и духовенство, хотя официально и не включались тогда в какое-либо сословие, практически занимали довольно высокую ступень в социальной иерархии. Разорявшиеся дворяне изучали медицину, математику, инженерное дело, становились учителями, писателями, учеными, музыкантами, художниками. И этот путь стал главным в формировании японской интеллигенции.
Политические руководители феодальной Японии в общем понимали, что такая социальная и психологическая трансформация высшего сословия может стать угрозой всему режиму. И все же ; верхушку феодальной знати не слишком беспокоил сам факт разорения многих тысяч мелких дворян, на содержание которых ей приходилось тратить значительную часть своего дохода. Ее в этом процессе более волновало то, что «перерожденцы» и «изменники» практически становились враждебной режиму силой, а это ослабляло социальную базу первого сословия. Только поэтому на протяжении всего XVIII в. сёгунат и крупнейшие князья прилагали огромные усилия в попытках упрочить позиции всего феодального клана. Так, например, во время правления Цунаёси был опубликован ряд указов, призывавших всех дворян к экономии, которая могла бы ослабить их зависимость от тёнин. В одном, из указов с горечью констатировалось, что дворяне могут существовать только благодаря бесконечным займам, получаемым от богатых купцов Эдо, Киото и Осака [7, т. I, с. 67]. Чтобы упрочить экономическое положение даймё, сёгун Ёсимунэ в 1722 г. наполовину сократил обязательный срок их пребывания в столице [7, т. I, с. 66]. Его правительство не раз обращалось с призывом «не продавать свое первородство за чечевичную похлебку»: не торговать своим социальным статусом, мечами, доспехами, регалиями.