Кроме того, на том же тайном собрании крестьяне намечали меры по заготовке продовольствия и оружия, создавали фонд помощи пострадавшим (в первую очередь семьям казненных) и назначали день восстания (см. Приложение 11).
Бесспорно, эта схема выдерживалась далеко не всегда. Однако не вызывает сомнений, что в восстаниях XVIII в. она довольно часто являлась их организационной основой.
Власти, со своей стороны, всеми мерами пытались предупредить любые акты сопротивления. С этой целью они засылали в деревни своих шпионов, вербовали в среде крестьян предателей и доносчиков, которые впоследствии провозглашались наиболее добропорядочными и почетными людьми, достойными уважения и подражания. Их щедро награждали. Иногда даже предоставляли почетное право на фамилию и на владение двумя мечами.
Дальнейшей активизации борьбы крестьян мешало и то обстоятельство, что большинство из них верило в доброту и справедливость сёгуна и князей и выступало главным образом против отдельных «злых» чиновников, «жадных» помещиков, ростовщиков и купцов. Поэтому субъективно их движение еще не было антифеодальным. Однако объективно оно играло все же положительную роль в жизни общества, стимулируя его поступательную социальную эволюцию. Причем это определение справедливо не только в отношении тщательно подготовленных и имевших четкую цель восстаний, но даже и для импульсивных и разрушительных всплесков негодования крестьян: ведь и они обычно имели своей целью пресечение наиболее нетерпимых форм феодального гнета и произвола.
Ослабление основ режима Токугава в XVIII в. выразилось не только в появлении элементов расслоения двух главных сословий феодального общества (дворянства и крестьянства) и в обострении открытой борьбы между ними, но также и в несомненном усилении влияния и значения предпринимательских кругов. Таким образом, для этого века был характерен не только процесс деградации некоторых старых форм хозяйственной и социальной организации общества, но и созидательные по своей сути перемены, стимулированные в основном низшими сословиями.
Черты определенной парадоксальности во взаимоотношениях правителей Японии с сословиями тёнин (выразившиеся в попытках одновременно принизить их позиции и заслужить их доверие и расположение) были неизбежным следствием известной алогичности и непоследовательности самой феодальной системы организации общества. И если в XVIII в. социальная политика знати в деревне выглядела все более жестокой, то по отношению к тёнин она иногда неожиданно стала приобретать несвойственные ей ранее черты гибкости и даже терпимости.
Однако это утверждение требует некоторых существенно важных пояснений. Прежде всего, основная масса ремесленников и купцов на протяжении всей эпохи Токугава была совершенно бесправной частью населения, положение которой никогда не было надежно гарантировано. А тезис об улучшении жизни и об укреплении социальных позиций может быть отнесен только к сравнительно небольшой сословной верхушке.
Развитие товарно-денежных отношений и хозяйственная специализация оказывали на общество гораздо большее преобразующее воздействие, чем воля знати. Мы уже отмечали, что, хотя владетельные князья рассчитывали использовать создаваемые ими призамковые города лишь как опорные пункты их господства обеспечивающие консервацию существующей феодальной структуры, именно в городах, в том числе и в призамковых, впервые проявились все новые черты и особенности эпохи, которые постепенно превращали их в источники подрыва всего социально-экономического положения в стране. В XVIII в. усилился процесс специализации отдельных городов на производстве определенных видов изделий — шелковых, хлопчатобумажных, металлических и т. д. В связи с этим росла их экономическая взаимозависимость. Вместе с тем в них закладывались основы новых социальных отношений, формировались элементы новой культуры, идей и психологий, что стимулировало потребности в преобразовании всего общества.
Значительную роль в деловой активности страны продолжали играть фудасаси и какэя, которые в 1724 г. объединились в особую ассоциацию. Это дало им возможность повысить процент по кредиту до 20—25%, что свидетельствовало об укреплении их позиций, ибо они тем самым нарушили установленный властями предел в 15%.
Однако наряду с ними стало расти число ремесленников и купцов, стремившихся к большей хозяйственной автономии. Их объединения, как уже отмечалось, назывались кабу накама. Это был новый тип предпринимателей, пожалуй, более динамичных и инициативных, и новая форма организации производства ремесленных изделий и торговли ими, ставшая ведущей во второй половине XVIII в. Представители кабу накама давали определенному кругу работников-надомников (обычно из числа бедняков-кре-стьян и горожан) заказы на изготовление каких-либо изделий, снабжали их сырьем, а затем скупали готовую продукцию и продавали ее в тех районах, в которых они имели право торговать в соответствии с покупаемым ими у феодалов правом на деловую активность. Таким образом, по существу, они создавали простейший тип мануфактурного производства, в связи с чем возникала и новая форма социальных отношений как внутри сословий, так и между представителями разных сословий. Формировался новый отряд угнетателей, в зависимость от которого попадало значительное число нищавших крестьян и горожан. Организация экономической и социальной жизни Японии все более усложнялась.