На этот раз Чигрин вошел к Глебову с твердым намерением поговорить с ним откровенно.
– Что ж, Семен Михайлович, – сказал он, – теперь километров сорок осталось до партизанского края. Скоро можно и расстаться.
– Надоело быть сторожем? – усмехнулся Глебов. – Горячий ты, как Ленька наш. Но тому хоть простительно…
– Не в том дело, что горячий, – без дела маетно, Семен Михайлович! – В голосе Чигрина появились просительные нотки. – Отпустил бы ты меня сейчас? Сегодня вот… Честное слово! Я бы сейчас обратно подался, шум, гам поднял, а вы бы тем временем под шумок и проскочили. Всего-то здесь два перехода осталось.
В предложении Чигрина был смысл. Действительно, места здесь пошли знакомые, а группой в двадцать пять человек будет легче проскользнуть, чем в сотню.
– Как думаешь, Трофим, может, и правда отпустим? – повернулся Глебов к Петрову.
– Что ж, теперь мы можем без него обойтись, – согласился Петров. – Боев вести мы не собираемся, а одним, может, и правда легче сделать эти два перехода. Дальше партизанский край начинается. Там уж будем как рыба в воде.
– Ну, партизанский край уже не тот, – возразил Глебов. – Каратели осенью все пожгли. Несколько дивизий туда бросили. Там теперь как в пустыне.
– Что ж, придется померзнуть: до самого фронта жилья не будет. Не привыкать к этому! И Чигрин тут нам не поможет.
Чигрин ждал решения командиров, нетерпеливо переводя глаза с одного на другого. Глебов подумал и согласился:
– Хорошо, ступай. Помни только наш старый разговор…
Чигрин вскочил, цыганские глаза его заблестели, он расчесал пятерней волосы, тряхнул головой и, казалось, готов был плясать от радости.
– Ну и дам же я им духу, Семен Михайлович!.. Спасибо вам! Так я пойду собирать орлов.
Опасаясь, как бы командир бригады не передумал, Чигрин торопливо вышел из хаты. Не дожидаясь темноты, его отряд выступил из деревни и пошел обратно к железной дороге.
А когда настала ночь, штабная группа Глебова тронулась на Дедовичи. В отряде оставалось двадцать три человека. За ночь прошли километров двадцать – половину пути, отделявшего их от линии железной дороги Дно – Новосокольники. Там, за линией, и начинался сожженный, но непокоренный партизанский край. Оставалось сделать один переход. На дневку расположились в двух просторных избах. Поставили охрану и улеглись спать. Каждый думал: это последняя дневка по соседству с фашистскими гарнизонами…
Железную дорогу партизаны переходили следующей ночью. Разведчики залегли по обе стороны переезда, выждали, прислушались и дали сигнал. Мороз казался невыносимым. Ленька боялся, как бы вовсе не закоченели руки: тогда негнущимися пальцами не нажмешь на спусковой крючок автомата.
Проскрипели полозья розвальней. Разведчики пропустили отряд и присоединились к товарищам. Железная дорога осталась позади. Все облегченно вздохнули. Люди знали, что впереди еще немало тяжелого, но всем казалось, что самое главное – пересечь железную дорогу, что именно здесь их может подстерегать опасность. Оставалось пройти еще несколько километров, миновать последний населенный пункт, а дальше начинался партизанский край. Там партизаны могли чувствовать себя почти в безопасности.
Подошли к селению Острая Лука. Разведчики доложили, что немецкого гарнизона в селе нет. Вражеский отряд стоит в двух километрах, ближе к железной дороге. Чиркнув спичку, Глебов сверил маршрут по карте. Вокруг командира тесным кругом столпились партизаны. Дорога на Поддорье, к линии фронта, проходила краем села.
Заняли три крайние избы.
Дозоров на улице Петров решил не выставлять, чтобы не привлекать внимания. Дежурили поочередно у замерзших окон. Все, кроме дежурных, погрузились в сон.
А рано утром на улице вдруг взорвалась граната, загрохотал станковый пулемет.
– В ружье! – крикнул Глебов. В окно он увидел немецких солдат, перебегавших по огородам. Они окружали крайние избы.
Выскочили во двор. Серая лошаденка пугливо прислушивалась к близким выстрелам. Прислонившись к углу избы, Костин бил вдоль улицы из автомата. Гитлеровцы стреляли издали, боясь подходить ближе. Было их не меньше сотни. Они полукольцом окружали партизан, укрываясь за домами на противоположной стороне улицы. Партизаны, отстреливаясь от карателей, отошли задами. На некоторое время огонь поутих.
Издалека донесся голос:
– Партизаны, сдавайтесь! Вас окружили, теперь не уйдете…
– Сами сдавайтесь, дьяволы! – выкрикнул Ленька. Приметив карателя, высунувшегося из-за дома, он дал очередь.
Бой возобновился. Упал Костин. Когда Ленька подбежал к нему, моряк был уже мертв.
По дороге на помощь фашистам ползли две танкетки.
– Товарищи, будем пробиваться к лесу, – приказал Глебов. – Берегите патроны. Открывай ворота!
Дощатые ворота выходили на огороды. Заваленные снежными сугробами, они не открывались. Партизаны налегли все вместе, распахнули ворота и выбежали наружу. Впереди немцев не было, они расположились с флангов. Отстреливаясь, партизаны ползли по глубокому снегу. Трофим Петров повернулся назад, приподнялся, чтобы выстрелить, и рухнул: автоматной очередью ему перебило обе ноги. Ленька хотел помочь Трофиму, но тот, выругавшись, крикнул:
– Отходи, Голиков, за командиром! Я прикрывать буду…
Трофим приподнялся и, не обращая внимания на пули, начал стрелять. Он разрядил весь диск. Больше патронов не было. Ленька отполз еще шагов на двадцать, оглянулся. К начальнику штаба подбегали фашисты. Трофим приложил к виску пистолет и выстрелил.
Партизаны – их оставалось совсем немного – отползали полем к ручью. Посреди поля виднелся большой обледенелый валун. Добраться бы до него! Там хоть можно передохнуть, укрыться от пуль. Со стороны ветряной мельницы заговорил вражеский пулемет.
– Ложин, бей по мельнице! – Глебов хотел сказать что-то еще и словно поперхнулся.
Ленька подполз к командиру бригады.
– Спасайте… Документы… – прошептал Глебов и упал лицом в снег.
Ленька свободной рукой ухватил вещевой мешок и пополз дальше. Ложин отстал. Он повернул пулемет в сторону мельницы, ответил длинной очередью. Ленька все полз. Ему казалось, что теперь весь смысл его жизни заключен в этом брезентовом мешке, который он волочил за собой. Лишь бы добраться до камня! Он был уже близко. Но пули дырявили снег, и Леньке не суждено было укрыться за камнем. Он вдруг почувствовал, будто его со всего размаха ударили по спине тяжелой палкой. Руки, тело – все обмякло. Ленька не мог двинуться с места. Мимо него полз Ложин.
– Ложин, возьми документы… В мешке они… Теряя сознание, Ленька увидел, как Ложин подхватил за лямки мешок и пополз с ним за камень.
Очевидно, Ленька недолго лежал без сознания. Когда он открыл глаза, бой продолжался. Ленька поднял голову. В белых маскировочных халатах приближались немецкие солдаты. Они взяли в кольцо всю поляну, где проходил бой. Ленька медленно перевел взгляд к ручью. Глаза его оживились. Он узнал Ложина. Пулеметчик, вырвавшись из вражеского кольца, бежал вдоль ручья с мешком в руке. Рядом бежали еще двое. Ленька не мог их разглядеть. Глаза застлало туманом. Потом сознание снова прояснилось. Гитлеровцы все еще обстреливали поляну, хотя никого из партизан уже не было в живых. Ленька увидел, что трое партизан, перебежав ручей, приблизились к лесу и скрылись за деревьями. Он удовлетворенно закрыл глаза; еще одна пуля ударила его в грудь. Но этого Ленька уже не почувствовал…