— Нет!
Велена снова тряхнула крылатого, и на сей раз глаза его резко распахнулись. Ужас исказил тонкие черты. Велена молниеносно прижала любовника к груди, не дожидаясь, пока стыд сотрёт невольное проявление страстей.
— Это я, — прошептала она, с силой прижимая к себе дрожащие плечи. — Я люблю тебя.
Она почувствовала, как впиваются в её плечи острые ногти, и уже в следующую секунду дрожь прекратилась и пальцы отпустили её. Норен отстранился.
— Прости, — сказал он голосом звонким, как металл.
Велена натянуто улыбнулась.
— Что тебе снилось?
Норен отстранился. Слегка отполз в сторону камина и замер, сложив руки на согнутых коленях. Он молчал.
Велена спустилась на пол и, сев рядом, накрыла ладонями его кисти.
С трудом отцепила и по очереди поцеловала пальцы.
— Если не хочешь, не говори. Мы можем просто пойти спать. Сегодня моя очередь охранять тебя от кошмаров.
Ей показалось, Норен слегка вздрогнул. Его подбородок опустился на колени, и пристальный взгляд впился в Велену.
— Велена… ты знаешь, что я видел. Теперь знаешь, ты пережила то же, что и я… но для меня этот ад длился изо дня в день, за годом год.
Норен поднялся на ноги и отошёл. Остановился, против воли натолкнувшись на большое зеркало в полный рост в золотой раме, оставшееся здесь от прежней хозяйки. Он смотрел на свои поседевшие волосы, разметавшиеся по плечам. На морщины, залёгшие под глазами и в уголках губ. Норен не заметил, как рука его коснулась гладкой поверхности стекла. Он провёл пальцами по щеке своего отражения, будто ощупывая шрам.
— Катар-талах отправлялись на войну едва нам исполнялось тринадцать. Когда мой отряд погиб, а я попал к своей первой хозяйке, я был совсем молод — мне едва исполнилось девятнадцать. К моей первой хозяйке… — Норен усмехнулся и опустил голову, чтобы не смотреть в глаза своему отражению.
На плечи его легли бархатистые пальцы энтари, но Норен не шевельнулся.
— Ты вряд ли думала о том, что Флавий не был первым, верно?
Пальцы энтари переместились ниже, легко огладив его грудь, сомкнулись на застёжках камзола. Один за другим крючки отлетали в стороны, пока тяжёлый бархат не осел на пол.
— Не надо, патрициана, не сейчас…
Норен запнулся и замолчал, всё ещё не смея поднять глаз.
Мягкие руки сомкнулись на его талии.
— Ты всё ещё не доверяешь мне? — Велена положила голову ему на плечо и остановилась. Прикрыв глаза, она наслаждалась теплом стройного тела в своих объятиях.
— У меня есть на то причины, Велена. Как бы я не старался преодолеть то, что пролегло между нами — вся моя жизнь учила меня тому, что энтари нельзя доверять… Я хочу поверить тебе, но…
— А у меня?
Норен дёрнулся, будто его ударило кнутом.
— Я - третья патрициана Вечного Рима. Но я готова встать перед тобой на колени, чтобы ты касался меня.
Не обращая внимания на слабое сопротивление крылатого, Велена высвободила полы его рубашки и, стянув через голову, отбросила в сторону. Затем потянулась к штанам и, расстегнув их, отправила на пол вместе с бельём.
Норен обхватил себя руками, будто защищаясь от холода.
— Подними глаза, — прошептала Велена. Норен слабо покачал головой. — Прошу тебя.
Помедлив, Норен подчинился. Он смотрел на сухопарое тело, покрытое шрамами, отражавшееся в зеркале.
— Знаешь, как ты выглядел, когда я увидела тебя впервые?
Норен сглотнул ком, подступивший к горлу, и кивнул.
Велена подхватила в ладони его руки и отвела в стороны, открывая их общему взгляду жилистую грудь с изысканным рельефом мышц.
— Не двигайся, — прошептала энтари и коротко поцеловала изящное плечо. Отпустила руки крылатого и приподняла его волосы. — Ведь ты крылатый, — сказала она. — Даже если ты убийца, ты должен уметь видеть красоту.
Норен вздрогнул. Слова энтари показались ему злой шуткой. Но энтари продолжала без улыбки.
— Ты видишь этот зимний ветер в твоих волосах? Видишь этот лебединый изгиб шеи, — она кончиком носа прочертила линию от уха к ключице. — Тонкие плечи — не созданные для боли, только для ласк…. Видишь белоснежный шёлк кожи?
— Ты смеёшься, — прошептал крылатый, не в силах слушать дальше.
Велена покачала головой.
— Как бы я хотела, чтобы ты увидел себя моими глазами…. Быть может, тогда ты, наконец, понял бы…
Она снова обняла стройный торс и опустила подбородок на плечо катар-талах.
— Этого тела…. Сдобренного сандалом и лимоном… гибкого, как ива… Упругого, как тис… этого тела не видел и не касался никто из них. Они получили лишь то, чего достойны — высохшую оболочку. Я никогда не унижу это прекрасное существо. Никогда не сломаю эти гибкие ветви. Я получу всё — когда придёт время. Кто-то пьёт залпом дешевое вино, желая лишь затуманить разум, но я предпочитаю выдержанные вина и глупо было бы тратить их попусту.