Персеваль, или повесть о Граале

Убита стражником моим».
Накрыть столы велит засим.
Столы накрыли, сей же миг
Все сели ужинать за них,
Был ужин кратким и не сытным,
Но показался аппетитным.
Закончив, разошлись все вскоре.
Кто прошлой ночью был в дозоре,
Те спать идут; при свете звёзд
Те, у кого сегодня пост,
К охране города спешат.
Числом их было пятьдесят,
Конюших, рыцарей-дозорных.
Меж тем усильем слуг проворных
Устроен гость был как пристало:
И простыни, и покрывало,
Подушки – всё принесено
И рыцарю отведено.
Роскошно убранное ложе
Он получил тогда, но всё же
За исключением того,
Чем усладить могла его
Та, что его очаровала,
Когда б ему принадлежала,
Или другая. Только он,
Ещё невинный, в сладкий сон
Пал, как ребёнок, беззаботно.
Но запершись в покоях плотно,
Меж тем хозяйка не спала,
Она встревожена была,
Ведь не на кого положиться
В той тягостной войне, что длится
И начата против неё.
Вертелась, вскакивала всё,
Страдая тихо в одиночку.
Надев на белую сорочку
Из багряницы плащ, она,
Отваги, мужества полна,
Отправилась за приключеньем,
А вовсе не за развлеченьем:
Решила к юноше попасть
И рассказать ему хоть часть
Того, что так её терзало.
Вот со своей кровати встала,
Из спальни вышла госпожа,
От страха плача и дрожа
Так, что дышала еле-еле;
Вот подошла она к постели,
Где видел гость десятый сон.
Был громок всхлип её и стон.
Пред ним колени преклонив,
Она взрыдала, оросив[44]
Герою всё лицо почти,
Но дальше не могла идти
И разбудила гостя плачем.
Тот был немало озадачен,
Лишь ощутив, что влажен лик,
И он узрел её в тот миг,
Та обняла его за шею
Со всею страстностью своею,
И так же он её обнял
И к персям ласково прижал,
Спросив её: «О чаровница,
Чего хотите вы, девица?
Почто я здесь вас нахожу?
– Ах, сжальтесь, рыцарь, вас прошу
Во имя и Отца и Сына,
Не осуждайте беспричинно
Меня за то, что к вам пришла я.
И если я почти нагая,
То не из помыслов срамных
Или намерений дурных,
А просто нет на свете боле
Печальней, тягостнее доли,
Чем та, что пала на меня,
И нет покоя мне ни дня.
Скорблю, страдаю всякий день я,
Нет никакого исцеленья,
И столь судьба ко мне сурова,
Что не увижу ночи новой
И послезавтрашнего дня –
Умру, сама себя казня.
Здесь из трехсот и десяти
2000
Мужей, способных бой вести,
Осталось только пятьдесят,
Поскольку двести шестьдесят
Врага лихого жертвой стали
Ангигеррона, сенешаля[45]
Сеньора Кламаде де Иль[46],
Он тех убил, тех заточил.
Печалюсь я о заточённых
Не меньше, чем об умерщвлённых,
Ведь знаю, что убьют их тоже,
Они не выйдут на свет Божий.
Из-за меня пасть многим смелым,
А мне отчаянье уделом.
Пришлось терпеть осаду нам
Всю зиму, лето, только сам
Ангигеррон не появлялся,
А вражий сонм всё разрастался,
Всё меньше становилось нас,
И до того иссяк припас,
Что и пчеле здесь нет еды.
Так туго нам от сей беды,
Что если Бог нам не поможет,
Наш замок завтра же, быть может,
Во власть злодею попадёт,
И нам не отстоять оплот.
Захватят замок – быть в плену мне,
И потому всего разумней
Убить себя, а там пускай[47]
Он завоёвывает край.
Мнит Кламаде меня своей,
И он получит, но, ей-ей,
Моё безжизненное тело.
Кинжал из тонкой стали белой
Я в тайном ларчике держу,
Себя им в сердце поражу.
Всё рассказала я на совесть,
Теперь уйду, закончив повесть,
Чтоб отдохнули до утра вы».
И рыцарь наш достигнет славы,
Коль будет храбрым, он готов,
Ведь не придёт девица вновь
Лить слёзы у его лица –
Всё рассказала до конца,
Чтобы вдохнуть в него желанье
Пойти на это испытанье,
Лишь храбрость в сердце он приемли,
Чтоб защитить её и земли.
«Подруга, – рыцарь говорит, –
Пусть вас улыбка озарит,
Утешьтесь, больше не грустите,
Ко мне поближе подойдите,
Не плачьте, слёзы здесь излишни.
Вас завтра наградит Всевышний
Судьбой счастливей, чем досель.
Ложитесь-ка со мной в постель,
Что широка и для обоих,
Пробудьте ночь в моих покоях».
И та: «Раз вам по нраву сё,
Будь так». Он лобызал её,
Прияв в объятия свои,
А после с нежностью любви
Укрыл девицу тёплой тканью.
Та не противилась лобзанью –
Ей не понравилось едва ли.
Они бок о бок пролежали,
Рука в руке, уста в уста,
Всю ночь, покуда день не встал.
Она изведала украдкой

44

Она взрыдала, оросив ... – Эта ночная сцена заставляет вспомнить о Психее, склонившейся над Купидоном, и об Эниде, плачущей над спящим Эреком.

45

Ангигеррона, сенешаля... – Имя Ангигеррона явно созвучно слову «guerre» (война). Этот персонаж выполняет функции сенешаля знатного феодала Кламаде де Иль.

46

Сеньора Кламаде де Иль... – Имя Кламаде воплощает неумеренную гордыню и неоправданные претензии: Clamadeu от «clame а Dieu»(в данном контексте: кричу, вопию Богу). Как следует из полного титула, он является властителем островов, где был прославлен отец Персеваля, что делает грядущую схватку особенно значимой.

47

Убить себя, а там пускай ... – Самоубийство с целью избегнуть любовного домогательства было, скорее, характерным для античности (Лукреция). В Средние века самоубийство осуждалось церковью. В данном контексте упоминание о самоубийстве явно связано с шантажом, которому подвергается герой со стороны весьма предприимчивой и не лишенной хитрости Бланшефлер.