— Я всегда хотел быть кем-то большим, чем просто посредственный певец.
Мало того что их тела находились в гармонии — их надежды и желания тоже были едины. Было удивительно ощущать это. На мгновение почувствовав себя очень близкой к идеальному счастью, Эдит отстранилась от Ива. Она смотрела прямо в его синие глаза и почти беззвучно прошептала:
— Я люблю тебя.
— Малышка! — Анри запутался в занавесе и, немного помедлив, появился рядом с Эдит и Ивом. Он застыл, ошеломленно уставившись на нее, словно только сейчас что-то понял.
— Тебя уже вызывают, — сказал он и добавил, обращаясь больше к себе: — Но ты, наверное, этого не слышишь.
Именно эта фраза сказала больше, чем любые другие слова. Анри заметил и понял ее взгляд. Его голос был бесконечно печальным.
Из зала донеслись громовые аплодисменты, последовавшие за объявлением имени звездной гостьи вечера.
Эдит сделала шаг в сторону, закрыла на мгновение глаза, подержалась за крестик на шее и прочитала короткую молитву. Сконцентрировавшись перед выступлением, она встала перед занавесом. Она абстрагировалась от личных чувств, связанных с Ивом и Анри.
— В конце концов, пресса восприняла начало концерта намного лучше, чем публика, — заметил Анри после прочтения утренних новостей. — «Ив Монтан нашел новый образ». — Он оторвался от газеты и замолчал, ожидая поддержки. — Отлично сказано.
Эдит покачала головой.
— Я думаю, нам нужно кое-что изменить. Ив, ты должен предлагать зрителям в том числе то, что им нравится. Скорее всего, мы дали слишком много новых песен тем, кто знает тебя по старым. Вот почему они больше не понимают тебя.
Она отдавала себе отчет, насколько ее слова противоречат тому, что она пыталась донести до Ива последние несколько недель. Но после бессонной ночи, наполненной раздумьями, и короткого утреннего сна она решила изменить программу своего подопечного. Пусть даже они сделают маленький шаг назад, но это лучше, чем следующие одна за другой неудачи. Она — как, впрочем, и всегда — была полностью уверена в правильности своего решения, но все же напряженно ожидала реакции Ива. Нервничая, Эдит крошила хлеб на тарелке.
Она сидела за столиком в ресторане отеля с двумя своими любовниками, Луи и Симоной. Это был поздний завтрак. Остальные гости уже давно ушли, так что их компания была одна в маленьком зале, тесном от высоких пальм в массивных кашпо. При каждом неосторожном движении Ива пальмовая ветвь касалась его головы, так что он неосознанным нервным жестом постоянно приглаживал волосы.
Это взволновало Эдит. Ей очень хотелось растрепать его шевелюру, а не лепить маленькие шарики из серого хлебного мякиша.
Поскольку никто из сидевших за столом не ответил на ее предложение, она добавила:
— Если ты вставишь один или два номера из старых выступлений, публика будет довольна.
Ив был очень сдержан, с тех пор как в зал вошли Эдит и Анри, он больше смотрел на свой кофе, чем на окружающих. Выражение его лица свидетельствовало о мучениях, которые его терзали при взгляде на эту пару. Он с трудом подавлял ревность.
Стиснув зубы, Ив прошипел:
— Об этом не может быть и речи, — и поднес чашку к губам.
— Она пустая, — прокомментировала Симона.
Его рука опустилась, и он, удивленный и беспомощный, воззрился на кофейную гущу на дне.
«Как же я хочу поцеловать его», — подумала Эдит.
— Что ж, позволю себе высказаться, — начал Луи. — Я согласен, что было бы неплохо, если бы Ив немного осторожнее представлял новые песни.
С бряканьем Ив поставил чашку на блюдце.
— Я тяжело работал над новым репертуаром именно для того, чтобы сейчас не делать ничего нового?
Ив, очевидно, был очень взволнован, потому что снова стал растягивать гласные в своей типичной южно-французской манере, как будто никогда и не было многочасовых упражнений с карандашом во рту.
— Полегче! — улыбнулась ему Эдит. — В воздухе уже витает запах чеснока!
К столу подошел официант. Это был пожилой мужчина, вероятно заменявший своего павшего на войне или захваченного в плен младшего коллегу.
— Мсье Конте, вас просят к телефону. Звонок из Парижа.
— Наверное, это Дорис, — сказала Симона.
На самом деле она только прошептала, но в тихом ресторане ее голос прозвучал, как будто она вещала через громкоговоритель.
Внешне спокойный, но с тревожным взглядом, Анри отодвинул стул, сложил газету и положил ее рядом со своим местом.