— Кто-то играет на пианино, — сказала Симона, сидевшая рядом с Луи.
Эдит вздохнула с облегчением:
— Тогда мы не ошиблись.
Непередаваемая легкость охватила все ее тело. Это было похоже на приятное головокружение, как после доброй порции хорошего коньяка. Она выбралась из объятий Ива и распахнула дверцу автомобиля, прежде чем Луи успел помочь ей.
— Похоже, это Моцарт, — заявила она, спрыгивая на песок.
Ив выбрался из машины и озадаченно спросил:
— Откуда ты знаешь?
— Каждая вторая хорошо звучащая классическая мелодия — это Моцарт. Так что, назвав это имя, вы почти всегда окажетесь правы, — пробормотала Симона, вылезая из машины.
— О, Момона, — вздохнула Эдит.
— Но ведь это правда, — улыбнулась Симона. — Кроме того, Ноно — вроде как соотечественник Моцарта, не так ли?
Луи подошел к входной двери. Но не успел он поднять руку, чтобы позвонить, как та распахнулась сама.
На пороге возникла молодая женщина со светлыми вьющимися волосами.
— Что вам угодно?
— Здравствуйте, мадам, — импресарио изобразил галантный поклон. — Меня зовут Луи Баррье. Мы с мадам Эдит Пиаф приехали, чтобы навестить мсье Норберта Гланцберга. Мы слышали, что он проживает здесь.
При упоминании этого имени блондинка вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть всех неожиданных гостей. Она улыбнулась Эдит, ее взгляд на мгновение задержался на Иве, затем снова остановился на мужчине, который стоял перед ней.
— Мне очень жаль, извините, но мсье Гланцберга здесь нет.
— Этого не может быть, — сказала Эдит. В ее голосе прозвучало раздражение, вызванное отказом. Норберт хотел дистанцироваться от своей старой подруги? Это он дал инструкции, чтобы им отвечали подобным образом? — Я слышу пианино. Это именно его стиль. Я уверена в этом, мадам!
Последовала обезоруживающая улыбка:
— Вполне возможно, что это его стиль, мадам. Он давал уроки фортепиано моей дочери Майите. Это играет она. К сожалению, без учителя. Как я уже сказала, Норберт уехал.
— Уехал?
— Да, мадам Пиаф. Сегодня утром. Он хотел по ехать в Париж.
— Замечательно, — сухо прокомментировал эту новость Ив.
У Эдит было ощущение, что земля разверзлась у ее ног. Она почувствовала одновременно тошноту и головокружение. Вероятно, она выпила слишком много шампанского, празднуя тот факт, что отзывы прессы о выступлении Ива в Тулузе оказались превосходными. Шампанское было прекрасным, а его количество — необычно большим для теперешних времен. Она нащупала руку Ива и ухватилась за нее.
— Подскажите, пожалуйста, где именно в Париже мы сможем найти мсье Гланцберга? — спросил Луи.
— К сожалению, я точно не знаю. Думаю, сначала он хотел поехать в отель на площади Клиши, где он оставил чемодан перед бегством. Возможно, вы знаете этот отель.
— На площади Клиши больше нет отеля, — сказала Симона.
Женщина с сожалением покачала головой.
— Мне очень жаль, что я не могу вам помочь.
— Когда Норберт свяжется с вами, пожалуйста, скажите ему, что его ищет Эдит Пиаф, — она сделала паузу, потому что ей показалось странным говорить о себе в третьем лице. — Начиная со следующей недели он сможет найти меня в Париже, в отеле «Альсина».
— Конечно, я скажу ему, что вы были здесь, мадам Пиаф.
Музыка стихла, и из-за двери послышался нежный девичий голос:
— Мама?
— Простите, меня зовет дочь… — сказала хозяйка извиняющимся тоном и отвернулась, улыбнувшись на прощание. Эдит кивнула ей в ответ, подумав про себя, могла ли эта дама быть любовницей Норберта Гланцберга. Она протянула руку.
— До свидания, мадам. Я думаю, что ваша дочь однажды станет отличным музыкантом.
И направилась к своей машине.
Ив остановил ее вопросом:
— Что теперь?
— Мы будем готовиться к нашему концерту перед американскими солдатами, — ответила она. — Что еще нам остается делать?
Она не выдала своей тревоги. Все хорошо, пока ей еще позволяют петь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1945
«Жизнь в розовом цвете»
Без любви ты — ничто.
ГЛАВА 1
Париж
Эдит не могла припомнить, чтобы когда-либо проводила столько времени за телефонными разговорами, как в эти первые дни января. В какой-то момент она сбилась с их счета. Вероятно, она обзвонила около сотни человек, сто раз начинала дипломатичную беседу, сто раз произносила приглашение и не вешала трубку, пока его не принимали. У нее горели ухо и плечо, ныло запястье из-за того, что она крепко держала трубку и с силой прижимала ее к себе, боясь что-нибудь прослушать.