— В воскресенье, когда я иду мимо церкви, я слышу, как ты что-то поешь.
Тея послушно опустилась опять на табуретку и запела: «Приидите ко мне, безутешные». Вунш задумчиво слушал, положив руки на колени. Такой прекрасный детский голос! Лицо старой миссис Колер расслабилось и расплылось в счастливой улыбке; она полузакрыла глаза. Большая муха влетала в окно и вылетала обратно; солнечный свет образовал золотую лужицу на тряпичном коврике и омывал поблекшие кретоновые подушки дивана под картиной. «Нет на земле такой печали, что небо не сумеет исцелить». — И песня затихла.
Вунш встряхнулся:
— Об этом хорошо помнить. Ты в это веришь? — Он вопросительно посмотрел на Тею.
Она смутилась и стала нервно ковырять средним пальцем черную клавишу.
— Не знаю. Наверное, — пробормотала она.
Учитель резко поднялся со стула:
— Помни: к следующему разу выучи терции. Тебе нужно раньше вставать.
Ночной воздух был такой теплый, что обычную трубочку после ужина Фриц и герр Вунш пошли курить в саду, возле винограда. Они курили в молчании, под звуки скрипок и гитар из мексиканского поселка с того края оврага. Когда Фриц и его старуха Паулина ушли спать, Вунш еще долго сидел в саду, не двигаясь и глядя сквозь пушистые виноградные листья на сверкающий механизм неба.
Крикнула б ночи коням: «Стойте, сдержите свой бег!»
Эта строка пробудила бурю воспоминаний. Старый Вунш думал о молодости: о своей, давно улетевшей, и о только начинающейся юности своей ученицы. Он лелеял бы в душе большие надежды на ее будущее, да боялся сглазить. Он верил: на что он надеется, тому не бывать; его привязанность сулит неудачу, особенно молодым; если он печется о чем-нибудь или о ком-нибудь, то приносит этим только вред. Когда-то он преподавал в музыкальных школах Сент-Луиса и Канзас-Сити, но тамошние ученицы были настолько поверхностны и самодовольны, что страшно его бесили. Он сталкивался с грубостью и вероломством, становился жертвой жуликов всех мастей и простого невезения. Он играл в оркестрах, которым хронически не платили, и бродячих оперных труппах, которые распадались, так и не получив ни гроша. И еще его вечно преследовал старый враг, безжалостней всех остальных. Уже очень давно желания герра Вунша ограничивались тем, чтобы кое-как прокормить и прикрыть тело. А теперь перед ним встал соблазн: питать надежды на будущее другого человека. Герр Вунш опасливо потряс головой.
Его интересовала целеустремленность ученицы, ее сильная воля. Он слишком давно жил среди людей, чьим единственным желанием было получить что-нибудь даром, и привык ни в ком не искать серьезного отношения к чему бы то ни было. Теперь, когда он по чистой случайности встретил такое отношение, оно напомнило ему о моральных ценностях, стремлениях, давно забытых обществом. Что же напоминает ему ученица? Может быть, желтый цветок, напоенный солнцем. Нет — бокал тонкого стекла, полный ароматного игристого мозельского. Вунш будто наяву видел такой бокал перед собой прямо сейчас, в саду, и следил, как поднимаются и лопаются пузырьки, подобно молчаливым разрядам энергии в нервных окончаниях и в мозгу, подобно стремительному цветению юной крови… Герр Вунш устыдился и зашаркал шлепанцами в сторону кухни, уставив глаза в землю.
V
Младшеклассникам часто задавали делать рельефные карты Мунстоуна из песка. Будь у детей под рукой разноцветный песок, какой шаманы-лекари навахо используют для создания песчаной мозаики, они с легкостью могли бы обозначить на картах социальное расслоение города, поскольку оно соответствовало границам районов, в которых отлично разбирались даже дети.
Мейн-стрит, главная улица со всеми лавками и магазинами, конечно, проходила через центр города. К западу от нее жили все «вхожие в общество», как выражалась Тилли Кронборг. Сильвестр-стрит, параллельная Мейн-стрит и третья от нее по счету на запад, была самой длинной в городе, и на ней стояли лучшие дома. Далеко на северном конце, почти в миле от здания суда и окружающей его рощи тополей, располагался дом доктора Арчи с большим двором и садом, окруженный белым штакетником. В центре города, на той же площади, что и здание суда, стояла методистская церковь. Кронборги жили в полумиле к югу от церкви, на длинной улице, которая, подобно руке, тянулась к поселку, выросшему вокруг железнодорожного депо. Это была первая улица к западу от главной, застроенная только с одной стороны. Фасад дома Кронборгов смотрел на зады кирпично-каркасных магазинов и на овражек, заросший подсолнухами и заваленный кусками ржавого железа. Перед домом проходил единственный непрерывный тротуар, ведущий к железнодорожной станции, и все рабочие железной дороги и депо каждый раз, идя на работу, миновали парадные ворота Кронборгов. Тея с матерью завели много друзей среди железнодорожников, которые часто останавливались поболтать с ними через забор. Об одном из этих людей нужно будет сказать подробнее.