Выбрать главу

У Теи теперь было три ученицы. Она преподавала музыку трем девочкам, чьи матери заявили, что учитель Вунш чрезмерно строг. Уроки проходили по субботам, и из-за этого, конечно, у Теи было меньше времени на игры. Но она не расстраивалась, потому что ей разрешили потратить заработанное — ученицы платили по двадцать пять центов за урок — на то, чтобы оборудовать себе комнатку наверху, в мезонине. Это была крайняя комната во флигеле, не оштукатуренная, но уютно обитая мягкими сосновыми досками. Потолок такой низкий, что взрослый мог бы коснуться его ладонью, и еще понижался в обе стороны. Окно только одно, зато двойное и до пола. В октябре, когда днем было еще тепло, Тея и Тилли оклеили стены и потолок комнаты одними и теми же обоями: мелкие коричневые и красные розы на желтоватом фоне. Тея купила коричневый хлопчатобумажный ковролин, и старший брат, Гас, уложил его как-то в воскресенье. Тея смастерила белые марлевые занавески и повесила на тесемке. Мать подарила ей старый гардероб грецкого ореха с надтреснутым зеркалом, а кровать у Теи была своя, узкая, невзрачная, тоже ореховая. Синий умывальный гарнитур — таз и кувшин — Тея выиграла на благотворительной лотерее в церкви. В изголовье кровати стоял высокий цилиндрический деревянный ящик для шляпок из магазина готового платья. Тея поставила его на попа и задрапировала кретоном, и получилась почти совсем не шаткая подставка для лампы. Брать наверх керосиновую лампу Тее не разрешали, поэтому Рэй Кеннеди подарил ей железнодорожный фонарь, при свете которого она могла читать по вечерам.

Зимой в чердачной комнатке Теи было зверски холодно, но, вопреки советам матери и Тилли, она всегда оставляла окно чуточку открытым. Миссис Кронборг заявила, что у нее «никакого терпения не хватает на эту американскую физиологию», хотя лекции о вреде алкоголя и табака для мальчиков были, несомненно, полезны. Тея спросила доктора Арчи про окно, и он сказал, что девочке, которая поет, нужно изобилие свежего воздуха, иначе она охрипнет, и что холод закалит ее горло. Он сказал, что самое важное — держать ноги в тепле. В особо холодные ночи Тея всегда после ужина засовывала в печку кирпич, а когда уходила наверх, заворачивала его в старую фланелевую юбку и клала себе в постель. Мальчишки, которые ни за что не стали бы нагревать кирпичи для себя, иногда воровали кирпич у нее и считали это отличной шуткой.

Когда Тея залезала под красное одеяло, холод порой долго не давал ей уснуть, и она утешала себя, припоминая все, что могла, из книжки о полярниках — толстого тома в сафьяновом переплете, купленного отцом у книготорговца. Она думала об участниках экспедиции Грили: как они лежали в промороженных спальных мешках, и каждый берёг последние крупицы собственного тепла, пытаясь удержать его, борясь с наступающим холодом, который придет уже навсегда. Примерно через полчаса теплая волна постепенно заливала ее тело и круглые крепкие ножки; Тея светилась, как маленькая печка, теплом собственной крови, и тяжелые лоскутные одеяла и красные шерстяные согревались там, где касались ее, хотя дыхание порой замерзало инеем на покрывале. К рассвету огонь внутри тела успевал прогореть, и тогда Тея часто просыпалась и обнаруживала, что свернулась в плотный клубок и ноги несколько закоченели. Но это лишь помогало вставать по утрам.

Вселение в отдельную комнату открыло новую эру для Теи. Оно стало вехой в ее жизни. До сих пор, если не считать лета, когда можно было сбежать на волю, Тея жила в постоянной суматохе: семья, школа, воскресная школа. Постоянный гам вокруг заглушал голос, звучащий у нее внутри. В крайней комнате флигеля, отделенной от других комнат на этаже длинным, холодным, нежилым складом для дров, у Теи лучше работала голова. Ей удавалось более четко всё обдумывать. У нее рождались приятные планы и разные мысли, которые до сих пор не приходили ей в голову. Некоторые идеи были как спутники, как старшие мудрые друзья. Утром, одеваясь на холоде, она оставляла их в комнате, и вечером, после долгого дня, поднявшись наверх с фонарем и закрыв за собой дверь, обнаруживала, что они ее ждут. На счастье Теи, не было никакого мыслимого способа протопить эту комнату, иначе ее непременно занял бы кто-нибудь из старших братьев.