Выбрать главу

— Прос-с-сти…

Я в ответ кашляю, сил отвечать нет. Он натягивает на меня носки, ботинки, приподнимает и впихивает в куртку. Берет ладонями мои кисти рук, греет пальцы о свою кожу… Это шея? На шее цепочка… металлическая. Я проявляю инициативу, спускаю руки, крестик квадратный, необычный, называется по-моему, мальтийским. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Вдруг мои кисти рук оказываются… в варежках? На голову по нос натягивается вязанная теплая шапка. А я оказываюсь сначала вертикально на ногах, а потом согнувшись на чьем-то плече. Причем одной рукой меня держат под коленками, другой — крепко за правую руку в варежке. И мы пошли… меня качает, как матроса на рее. Слышу как в вакууме, как в банке какие-то слова («Куда ты его тащишь? А в спортзал-то придут люди? Это ключ от зала? Осторожно… ну-ну… что молчишь?»), и потом шум улицы, звук машин, убегающее бормотание прохожих, шелест обуви по мертвой и мерзлой листве, звон трамвая, скрип двери… запах подвала и кошек. Меня принесли домой. Кровь сосредоточена в голове и в ступнях, или это свинец, а не кровь? Парень осторожно спускает меня, прислоняет к стенке. Он тяжело дышит! Поднялся с грузом на пятый этаж. А я все-таки не дюймовочка! Бряк ключей, и меня заволакивают в комнату с нашим личным запахом, запахом маминых цветов с тропическими названиями и запахом каши, которую мама с утра готовила.

Меня укладывают на постель, снимают ботинки, шапку, куртку, накрывают одеялом. И опять выдох в ухо:

— Сссспи…

И его губы на моих, просто лежат, чуть шевелятся. Потом никого. Ещё слышу шаги. Нужно разлепить скотч, я осторожно снимаю варежки и отклеиваю уголок липкой ленты на скуле. Тссс… больно, сильнее… блин, ресницы, осторожно! Нужно медленно, понемногу, свободен! Кожа под лентой, какая-то нежная… Надо выглянуть в коридор! Кто же ты, ебучий автор эпистолярного жанра? Но… хлоп! Входная дверь уберегает его от разоблачения. А бежать в комнату к окну нет сил, кашляю, знобит, ссспи…

***

Понятно, что я заболел. Простыл. Температура 39. Мама в панике — ей на работу, а тут я! Врачи на «скорой» недовольны, злые, ставят укол, выписывают кучу таблеток. Мама убегает в аптеку к открытию. Так она опоздает к своему мелкому воспитаннику. Звонок в дверь! Мама забыла ключ?

Тащусь в лихорадке в коридор, звякаю замком. На лестничной площадке — Макс. Мы смотрим друг на друга. Секунд десять. Потом я пытаюсь закрыть дверь, не получается, Макс вваливается в квартиру, хватает меня за подбородок:

— Значит, заболел всё-таки… гадство!

Ведёт меня к кровати. Укладывает.

— Ты один? А где мама? Скорую вызывал?

— А ты с письмом пришёл? — сиплю я. Макс смотрит серьёзно и обеспокоенно. Игнорирует мой вопрос:

— Отвечай! Скорая была?

— Была!

— Лекарства есть?

— Мама ушла, сейчас купит… так что? Письмо-то прочитай!

— Всё понятно с тобой! – высказывается Макс. И уходит в комнату, кому-то звонит. В разговоре постоянно «он», «он», «не знаю», «останусь», «не говори ему», «ладно», «он»…

Потом я очухивался несколько раз. Видел Макса, он меня поил кислятиной и таблетками. Видел врача, тот мне делал укол. Потом опять Макс. Ещё видел Ника, тот пристально, сощурившись, на меня смотрел. Видел Багрона, он изучал мои фотки. Видел маму, она говорила, что «друзья переживают». Опять врач. А вот и Юпи, тот испуганно сидел, поджав коленки, уместившись на табуретке всем своим воробьиным телом.

А через три дня почти бессознанки стало лучше. Прорвало лёгочные шлюзы, я откашливал всю мокроту школьного спортзала до рези в голове. Я стал вставать и тупо сидеть у телевизора, и даже прочитал Булгакова в рекордные сроки за два дня. А когда стало совсем хорошо, решил, что пора и домашку поделать. Сажусь к компу, за свой скрипящий стол. И тут же понимаю, под стеклом четыре белых листочка. Было же три! Достаю все, нахожу лишний. Да нет, он не лишний, он добавочный. Письмо. Напечатано. Мне.

«Адам!

Спасибо тебе за то, что ты не согласился на баскетбол. Конечно, ты очень нужен команде. Но лучше, если ты не будешь так часто среди нас, уродов. Тебе лучше. И мне лучше. Будь дальше от меня. Может, у меня заживет!

Прости, я не смог прийти раньше. Но ведь ты не сомневался? Я бы пришел!

Хотя я понимаю, что такое простить трудно или невозможно. Я это понимаю, но я так же понимаю, что мне нельзя по-другому: не могу оставить тебя, нет сил. Но не могу и сознаться, объявить о своей уродской любви к тебе, нет сил.

Я слабый, я расклеился. Ты меня победил своей красотой, своим упорством, своей ненавистью. И это даже хорошо, что ты ненавидишь меня. Это твоя крепость от меня, трусливого вояки. Укрепляй стены! Не впускай меня!

Но…

Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю.»

Комментарий к Письмо четвертое

========== Письмо пятое ==========

Во вторую неделю моей болезни ублюдки не приходили с визитами. Зато часто был Юпи. Я ему рассказал, сначала о причине простуды (а Руслик не был на физре, он, болезный, освобожден), потом о выступлении в «Бонзе», и напоследок поведал о письмах.

Юпи открыл рот.

— Лю! Ты в какую-то стратегу реально попал. Этот письмовод шпилит с тобой!

Юпи понимали не все, но я уже привык к его геймерскому сленгу.

— Не думаю, что это игра. Он бы уже как-то проявился, чтобы поржать в реале надо мной, уверовавшим в его влюбленность. Но он партизанит! Он не хочет, чтобы я видел его, скрывается. Он, видимо, сам в шоке от себя…

— Мда, ведёт себя как злостный ламер! Дамажит тебя и какой-то флуд несёт.

— Флуд не флуд, но я понял, что он и издевается-то надо мной, чтобы отрезать себе все пути к моей особе. Смотри, в последнем письме он говорит, чтобы я укреплял «крепость», то есть чтобы я крепче ненавидел его.

— Типа себе бан зарабатывает?

— Типа.

— Мда… конфиг сбился у бойца. На фига он вообще с тобой чатиться стал? Килял бы от амуров по-тихому!

— Наверное, он просто сорвался, написав первое письмо, а теперь остановиться не может. Совесть наружу просится! Как смягчить свою вину, не знает!

— Лю! Этот письмосос ботом-то уже наверное давненько стал…

— Возможно. Терпел, терпел, скрывал, скрывал, маскировался, что есть сил и бах! Прорвало его, пишет письмецо!

— На хрена было терпеть? Влюбился — стартуй к объекту!

— Хм… для него это немыслимо. Посмотри на них — они ж все из себя брутальные мужики: мышцы, бокс, футбол, пивасик, чесотка в яйцах, щипание девок! Признаться себе и всем, что ты влюбился в парня, это смерти подобно! Это исключено.

— Интересно. Кто же этот перс-инвиз?

— Чё? — наконец и я прекратил понимать Юпи.

— Ну, кто этот незаметный письмобол, который завис на тебе?

— Не знаю! Письмо подкинуть мог любой. В последний раз я видел у себя в комнате Макса, Ника, Багрона. Но то, что я не видел Бетхера и Фару, не значит, что их здесь не было…

— Фара только вчера прирулил с чемпионата по мордобитию.

— А когда уезжал?

— Ммм… На следующий день, после твоего выноса из реала.

— Значит, в принципе тоже мог… Хотя быстрее это Макс. Он припёрся утром ко мне, переживал…

— Его Ирина Сергеевна отправила, так как тебя не было на уроке…

— Да? — и я расстроился от этой новости. Значит, Макс здесь оказался не из-за мучений совести. Остался, дождался мамы, отпустил её на работу, пообещав, что побудет со мной, обтирал меня какой-то уксусной хренью, поил клюквенным морсом, вызывал врача – всё это, возможно, и не проявление личного интереса. Его отправили ко мне. — А Ник, Багрон? Они тоже приходили по чьей-то наводке?