Анна Кауан, одна из моих любимейших писательниц, много помогала мне в работе над романом. Спасибо тебе, Анна, за невероятные сессии мозгового штурма и за ценные советы. Не представляю, каким был бы мой роман без тебя.
Спасибо моему писательскому кружку – Изиле, Канеко и Тевир – за мысли, замечания, предложения и поддержку. Это счастье – иметь таких друзей-писателей, как вы!
И наконец, спасибо всем, кто прочел «Плененного принца», когда он существовал только онлайн. Спасибо за вашу щедрость, ваш энтузиазм и за то, что дали мне возможность представить эту книгу миру.
Обучение Эразма
Пробудившись утром на липких простынях, Эразм не сразу понял, в чем дело. Сон медленно таял, оставляя ощущение тепла. Юноша дремно шевельнулся: от удовольствия тело казалось разморенно-тяжелым. Уютная стлань ласкала кожу.
Позднее, когда Пилей откинул стлань, то мигом обо всем догадался и отправил Делоса звонить в колокол, а мальчишку-гонца – во дворец: тот умчался сверкая пятками.
Эразм встал, затем опустился на колени, припав лбом к каменному полу. Он не решался поверить, но в груди расцветала надежда. Всем своим существом он осознавал, что простыни забирают с его ложа, бережно сворачивают и перевязывают золотой лентой в знак того, что наконец-то – ну наконец-то! – это случилось.
«Тело не поторопишь, – мягко сказал ему однажды старик Пилей. Эразм вспыхнул при мысли, что томление отразилось у него на лице. Но ведь он желал этого каждую ночь, желал, чтобы это случилось прежде, чем взойдет солнце, и он станет на один день старше. С недавних пор томление изменилось: пением перебираемых струн оно разносилось по всему телу.
Над садом Нерея зазвенел колокол: это Делос дергал за веревку, и Эразм с бешено бьющимся сердцем поднялся, чтобы проследовать за Пилеем в купальни. Он чувствовал себя слишком высоким и нескладным.
Он был слишком взрослым для случившегося – на три года старше самого старшего из носивших ученические шелка до него. И это вопреки страстному желанию, чтобы тело наконец должным образом засвидетельствовало его готовность.
В купальнях стало душно, потому открыли паровые краны. Сперва Эразм отмокал в купели, затем его положили на белый мрамор – кожа пропарилась так, что теперь словно пульсировала от клубящихся в воздухе ароматов. Лежал он в смиренной позе, скрестив руки над головой. Порой ночами Эразм отрабатывал эту позу у себя в комнате, словно стараниями мог воплотить мечту в жизнь. Его тело расслабилось на гладком камне.
Эразм грезил об этом миге. Поначалу с волнением, потом с нежностью, а спустя годы – с томлением. Он грезил, как во время ритуальных процедур будет лежать неподвижно, совершенно неподвижно. Как под конец церемоний запястья ему свяжут золотой лентой со стлани, а его самого переложат на крытые носилки с подушками. Грезил, что ленту завяжут воздушным узлом, какой, кажется, способен развязаться от малейшего вздоха, а значит, шевелиться будет нельзя. Он грезил, что его недвижным отнесут во дворец, где начнется обучение. Неподвижную позу он тоже отрабатывал, сводя запястья и лодыжки вместе.
Из купален Эразм выбрался разомлевшим, размякшим от жары, и, когда склонил колени в ритуальной позе, тело было гибким и податливым. Нерей, хозяин сада, расправил простыни, все восторгались пятнами, коленопреклоненного Эразма обступили младшие мальчики с ласковыми прикосновениями и дарами – его целовали в щеки, вешали ему на шею венки из белой ипомеи, затыкали за уши ромашки.
Представляя себе этот ритуал, Эразм не мог представить, что проникнется каждым его мгновением: скромным букетиком, который протянул Делос; дрожащим голосом старого Пилея, произносящего священные слова. Скорое расставание делало каждую мелочь необыкновенно дорогой. Переполняемый чувствами, Эразм поднялся с колен. Ему хотелось крепко обнять Делоса на прощание. Хотелось броситься вон из тесной комнатки с голой кроватью, которую он покинет навсегда. И свои маленькие сокровища ему тоже придется покинуть, например, вазу с цветами магнолии, что стояла на подоконнике.
Эразм вспомнил день, когда колокол звонил для Каллия, вспомнил долгие объятия – прощаясь, они не хотели друг друга отпускать. «Скоро колокол прозвонит и для тебя, – сказал тогда Каллий. – Я точно это знаю, Эразм». С тех пор минуло три лета.
Желанный момент не наступал так долго, а сейчас события развивались слишком стремительно: младших отослали с вестью; засовы отодвинулись, двери распахнулись.