Тут в переднюю вошел мужчина.
Эразм понял, что вновь опустился на колени, лишь коснувшись лбом холодного мрамора. Угрожающий силуэт застывшего на пороге поверг его на пол. Эразма поразили темные волосы, обрамляющие лицо с хищными, как у орла, чертами. Бицепсы, бугрящиеся под кожаными ремнями, загорелые бедра, не скрытые ни высокими сандалиями, ни кожаной юбкой, – все источало силу. Эразм хотел посмотреть снова, но не решился оторвать взгляд от мраморных плит.
Пилей обратился к гостю с подобающим почтением: сказывалась прежняя служба при дворе, но Эразм едва его слышал. Кожа пылала огнем, и он не улавливал сути разговора. Не ведал он, и сколько времени прошло, прежде чем мужчина ушел, и Пилей стал уговаривать его поднять голову.
– Ты дрожишь, – сказал Пилей.
– Это был… господин из дворца? – В собственном голосе Эразм расслышал легкое потрясение.
– Господин? – добродушно переспросил Пилей. – Это воин, который будет сопровождать и охранять тебя по дороге во дворец. В сравнении с твоим господином он как дождинка в сравнении с грозой, которая прилетает с океана и раскалывает небо.
Лето выдалось жарким.
Под безжалостно палящим солнцем стены, дорожки и лестничные ступени постепенно нагревались, а ночью мрамор отдавал тепло, как свежеобожженный кирпич. Океан, видимый с внутреннего двора, при каждом приливе словно отступал от сухих скал.
Дворцовые рабы-ученики охлаждались, как могли: прятались в тени, отрабатывали мастерство владения веером, окунались в бодрящую воду купелей, морскими звездами растягивались у открытых бассейнов и, лежа на горячих гладких камнях, обрызгивали друг друга прохладной водой.
Эразму жара нравилась. Ему нравилось, что в такую пору сложнее учиться и сосредоточиваться. Ведь обучение во дворце должно быть сложнее, чем в садах Нерея. Эти сложности стоят золотой ленты на шее, символизирующей золотой ошейник, который он заслужит по окончании трехгодичной подготовки. Они стоят золотого значка, который носит на плече Эразм, – почти невесомого, с гравировкой в виде львиной головы – эмблемы его будущего господина. Стоило Эразму подумать об украшении, как сердце его трепетало от радости.
Утренние уроки Эразму давал Тархон в маленьком тренировочном зале, полном приспособлений, которые он никогда не использовал, потому что все время от восхода солнца до полудня посвящалось отработке трех поз. С совершенно равнодушным видом Тархон делал замечания, и Эразм не без труда исправлялся. После каждой серии поз наставник командовал: «Снова». Потом, когда удерживать положение становилось невмоготу – когда мышцы начинали болеть, когда волосы намокали, руки и ноги скользили от пота, – Тархон коротко повторял: «Снова».
– Значит, самый прекрасный цветок Нерея наконец расцвел, – сказал Тархон в день прибытия Эразма и провел планомерный, тщательный осмотр. Тархон стал ему Первым наставником. – Внешность у тебя исключительная, – вещал он бесцветным голосом. – Это качество врожденное, хвалы за него не жди. Ныне обучаешься ты для службы королевскому семейству. Чтобы стать их слугой, одной внешности не достаточно. К тому же ты взрослый, старше самого старшего из моих учеников. Нерей надеется, что кого-то из его рабов изберут для Первой ночи, но за двадцать семь лет он выпестовал лишь одного подающего надежды кандидата. Остальных отправляют прислуживать в купальни и за столом.
Сначала Эразм не понимал, ни что ему говорить, ни что делать. Каждый болезненный миг в душном мраке крытых носилок он заставлял себя лежать спокойно. Тело покрылось испариной: так страшно было оказаться в большом мире. В большом мире за пределами садов Нерея – уютных, укромных, вмещавших все, что Эразм знал о жизни. Он радовался, что носилки крытые, что плотный полог не пропускает свет. По задумке защищающий от чужих сальных взглядов, полог стал единственным заслоном от непонятного огромного пространства, от отзвуков чужих голосов, криков, шума; от света, ослепившего его, когда полог откинули.
Зато теперь дворцовые закоулки стали не менее привычными, чем дворцовые порядки. Когда колокольный звон возвестил о наступлении полудня, Эразм коснулся лбом мраморного пола, произнес ритуальные слова благодарности. Руки и ноги дрожали от усталости – пошатываясь, Эразм отправился на послеполуденные уроки: языки, этикет, церемониал, массаж, декламацию, пение, игру на кифаре…
Однако, выйдя во внутренний двор, он окаменел от ужаса.
Разметавшиеся волосы. Безвольное тело. Кровь на лице Ифегина, растянувшегося на низких мраморных ступеньках. Один наставник придерживал ему голову, еще двое, заметно встревоженные, склонились над ним. Одеждами из цветного шелка они напоминали экзотических птиц.