Любопытные рабы-ученики обступили Ифегина полукругом.
– Что случилось?
– Ифегин поскользнулся на ступеньках. – Пауза. – Думаешь, его Аден толкнул?
Шутка получилась ужасная. При дворце обучались дюжины рабов, но золотые значки носили лишь четверо, а золотые значки короля – лишь Аден и Ифегин.
– Эразм, отойди, – сказал кто-то рядом.
Ифегин дышал – его грудь поднималась и опускалась. Кровь капала с подбородка, пачкая шелк ученических одежд. Похоже, он шел на урок игры на кифаре.
– Эразм, отойди.
Эразм смутно почувствовал, как кто-то коснулся его руки. Он поднял голову, подслеповато оглянулся и увидел Каллия. Встревоженные наставники подняли Ифегина и понесли во дворец. Там они и придворные лекари его осмотрят.
– У Ифегина все будет хорошо, правда?
– Нет, – отозвался Каллий. – Шрамы останутся.
Эразм никогда не забудет, как во дворце встретился с ним вновь: раб-ученик, простершийся на полу перед его наставником, поднялся. Умопомрачительно красивый, с копной темно-русых кудрей и широко посаженными голубыми глазами. В красоте Каллия всегда было что-то непостижимое; его глаза напоминали недосягаемое синее небо. «Только взглянешь на него – захочешь обладать им», – вечно говорил Нерей.
– Это Каллий, – сказал Аден, поджав губы. – Можешь сохнуть по нему, сколько влезет. По нему тут все сохнут. А он ни на кого и не смотрит. Считает себя самым лучшим.
– Эразм?.. – удивился Каллий. Он замер точно так же, как Эразм; уставился перед собой точно так же, как Эразм; а мгновением позже крепко его обнял и прижался щекой к щеке – то была единственно допустимая ласка для тех, кому запрещены поцелуи.
Аден уставился на них, разинув рот.
– Ты здесь, – сказал Каллий. – Тебя готовят для принца.
Значок отличия Эразм заметил и у Каллия, только гладкий, без львиной головы.
– И меня, но для другого, – объяснил Каллий. – Для Кастора.
Они не расставались ни на миг, как в садах Нерея, словно и не было трех лет разлуки. «Они как братья», – улыбались наставники своему умилительному сравнению: молодые рабы относились друг к другу точь-в-точь как их венценосные господа.
Вечерами и в перерывах между уроками они беседовали, как казалось, обо всем на свете. Негромким серьезным голосом Каллий говорил на самые разные темы – о политике, искусстве, мифологии, а еще он всегда знал лучшие дворцовые сплетни. Эразм, поначалу смущаясь, впервые говорил о своих самых сокровенных чувствах, об успехах в обучении, о желании угодить.
Изливая душу, Эразм понимал, что по-новому воспринимает красоту Каллия. И что тот превосходит его во всем. Немудрено, ведь Каллий, хоть и ровесник, по обучению опережал Эразма на три года. Просто ученические шелка примеряют в разном возрасте, который определяется не годами. «Тело знает, когда оно готово».
В обучении Каллий опережал всех. У однокашников он вызывал либо восторг, либо зависть, а сам держался особняком. Причем высокомерием он не страдал и частенько помогал младшим. Бедняги краснели, терялись и тушевались, хотя по-настоящему Каллий с ними не разговаривал, ограничиваясь дежурными фразами. Эразм не представлял, почему Каллий его выделял, но очень этому радовался. Когда освободили комнату Ифегина, а его кифару отдали кому-то из новеньких, Каллий сказал:
– Его назвали в честь Ифигении, это имя означает «самый верный». Но если ты падаешь, твое имя никто не помнит.
– Ты не упадешь, – со всей серьезностью заверил Эразм.
В тот день Каллий плюхнулся на траву в тени и, вытянув ноги, положил голову на колени Эразму. Он закрыл глаза, и его длинные ресницы коснулись щек. Эразм едва шевелился, не желая его тревожить и не зная, куда девать руки. Слишком остро он чувствовал сердцебиение Каллия и тяжесть его головы у себя на коленях. Беззастенчивость Каллия очень радовала и очень смущала Эразма.
– Сидеть бы так с тобой вечно, – тихо сказал Эразм и тут же покраснел. Темная прядь упала Каллию на гладкий лоб. Эразму хотелось потянуться и поправить ее, да не хватило смелости. Вместо этого с губ сорвались смелые слова.
Сад наполняли летний зной, птичьи трели, мерное жужжание насекомых. Стрекоза села на стебель перца. Наблюдая за ней, Эразм еще острее чувствовал близость Каллия.
– Я начал готовиться к Первой ночи, – не открывая глаз, мгновение спустя сообщил Каллий.
Сердце у Эразма вдруг забилось часто-часто.
– Когда?
– Меня подарят Кастору на возвращение из Дельфы. – Имя принца Каллий произнес с гонорификом, который употребляли все рабы, упоминая господ: благородный Кастор.