– Что же решили? – спросил Евграф.
– Дали нам слово. Я все по пунктам доложил. Что, да как да почему, и кто тут виноватый.
– Песню-то пела старуха, она, Алёна, уже из ума выжившая, – сказала Фофочка.
– Да ишшо и клюкнула малиновочки! – напомнила Устинья. – В голове у старой и вовсе помутнелося… А первый кто запел, я знаю.
– Кто? – спросил Семен.
– Терентий. Оный и есть зачиншшик.
Семен плюнул и выругался.
– Дурак старый!
Сенька со страхом ожидал продолжения. Если Фофочку прогнали из колхоза…
– И что? – вопросил сурово дед. – Взашей?
Сеньке почудилось, что дед так и хочет услышать утвердительный ответ. И он чувствовал, что сейчас не выдержит и заорет благим матом да бросится прочь – и навсегда из этого старого дома, прочь от дедовых поговорок, придирок, вон из душного мира, в основе коего то ли смертоубийство на большой дороге, то ли подачка купца, что одинаково, на самом деле, противно. Сенька сам построит свой мир, свою судьбу. Сам, своими руками и своим разумом, знаниями, упорством, мечтой.
Ему аж жарко сделалось, и он рванул ворот рубахи. Сердце билось.
– Половина народа колебалась, другие и готовы были дать нам под дых, ну как обычно, – заговорил Семен.
– Это тоже любит русский человек, – согласился Дюрга. – Пущай ближнему похужеет, мне, глядишь, какая выгода выгорит, анбар там али что.
– Не знаю, – сказал Семен, – ежли б голосование так и состоялось, то…
– А тут вызвались Алексей да Анатолий! – не утерпела Фофочка.
Дюрга требовательно и пронзительно взглянул из-под смоляных бровей на нее.
– Хто такие?
– Да Лёха Фосфатный и Оглобля, – объяснил Семен. – Да. Выскочили как яичко ко Христову дню. А мы же, говорят, тоже члены и там были. И всё видели и знаем. Это, говорят, была провокационная агитвыходка Тройницкого. Но выходка против чего? Против любовного решения советской девушки Нюры Леонович.
Дюрга поднял брови, Устинья, та аж рот разинула от любопытства. Семен усмехнулся, почесал нос, закинул волосы назад.
– Я и не ведал про то. А бес Лёха владел всей полнотой слухов…
– На что ж он и женат на Сороке, – с невольной усмешкой заметил Дюрга.
– И выяснил всему собранию ситуацию. Безыдейную. Нюрка Леонович слюбилась с музыкой. Сиречь с Кулюкиными.
– То есть… чево? – не понял дед. – С кем?
– С обоими, – разъяснил Семен и для убедительности показал два пальца: – С двумя.
Дед почесал затылок и хмуро посмотрел на Фофочку.
– Истинно, – сказала Устинья, – истинно последние времена настают.
Дюрга поморщился и лениво повел ладонью.
– Да ладно тебе. Бывало на деревне чего и похуже. Уж эти-то нравы всегда омут мути, и оно к лучшему, что муть, а то как рассеется… каких только див дивных не узришь… – Замолчав, он покосился на Сеньку с Варькой и откашлялся в кулак: – Кха! Кха!..
– И они внове порассказали картину. Все и впрямь заиграло иначе. А под конец Тарасов открыл всем глаза и на них самих, на Лёху Фосфатного и Оглоблю, мол, оне же тоже участники, что же, давайте и их голосовать. Всех так всех. По справедливости революционной. Ну и всё. Я-то, может, с Фофочкой и невелика потеря для коллектива… – Семен вздохнул. – А где они таких мастеров сыщут, как Фосфатный да Оглобля? Кто на лету ремонту способен подвергнуть хоть сеялку, хоть мельницу, хоть трактор? Фосфатный да Оглобля. Неспроста же их зовут Мазутными. Целыми днями как черти ходят. И всё, судилище-рядилище забуксовало и захлопнулось. Не стали даже голосовать совсем. Сняли вопрос. А в резолюции сообщили, что дело касается сердечных и запутанных сторон и вопросов и требуются дополнительные усилия по разматыванию клубка и расследованию этого касплянского четвероугольника с последующим отделением плевел от зерен и вообще с разреживанием сорняков…
Шкраб Евграф усмехнулся в усы. Фофочка вздохнула и промолвила:
– Нюрка нас и спасла от прополки.
Дед Дюрга угрюмо крутил ус, хмурился, качал головой.
– Не-е-т. Это не спасение, – заключил он, – а только… – тут он подхватил с пола тыкавшегося в его ногу серого котенка, усадил на колено, стал гладить большой заскорузлой ладонью и закончил: – просрочка. Потопление впереди.
– Осподь с тобой, Георгий Никифорович, – откликнулась Устинья. – Что такое бурчишь.
Дед молчал, и все зачарованно глядели на котенка и на его руку.
Все это время Фофочка и Евграф оставались не расписанными в сельсовете. Председателя им однажды все же удалось застать на месте, но тот сослался на то, что кто-то спер печать и сейчас отправлен запрос на изготовление новой.