— Зачем? — Бычье Сердце, парализованный начинающей мегерой, задавал вопросы один остроумнее другого.
— Чтобы вы спросили, — снова не удержалась балеринка.
— Мы же на день рождения ехали, — он умел быть снисходительным, этот Мюрисепп. — Цветы купить надо? Надо. Подарок какой-нибудь на скорую руку…
— Что ж заранее не побеспокоились?
— Работы навалом. Завертелись. Роман выскочил за цветами, а мы остались ждать его в машине…
— И? — Бычье Сердце взглянул на балеринку. По всем правилам реплику подать должна она.
Реплика не заставила себя долго ждать.
— Что — и? И не дождались, — со смаком закончила балеринка.
— То есть вы хотите сказать, что Валевский вышел за цветами к метро и в машину больше не вернулся?
— Вот именно, — теперь Мюрисепп стал заметно волноваться. — Мы прождали его битый час. Я несколько раз отправлялся на его поиски. Потом позвонил Грэг…
— Куда это он позвонил?
— На сотовый.
Мюрисепп посмотрел на Бычье Сердце с сожалением: из какого медвежьего угла ты вылез, парень? Весь мир давно перешел на мобильную связь.
— Роман оставил свой мобильник в джипе. Когда позвонил Грэг, я коротко обрисовал ему ситуацию, — не вдаваясь в подробности, естественно. Объяснил, что ждем Рому… А Грэг сказал, что они ждут нас.
Я снова отправился к метро, — там работал один-единственный ларек с цветами. Как мог, описал продавщице внешность Романа… Внешность у него запоминающаяся, вы же его видели…
Внешность у Ромы-балеруна действительно была запоминающейся, хотя Бычье Сердце познакомился с Валевским в уже разделанном и несколько тронутом тлением виде. Смуглый брюнет с тонкими чертами лица, из тех, что нравятся стареющим женщинам, кинокамерам и производителям мужского белья. Типичный кокаинист или завсегдатай опиумного притона.
— Я спросил у продавщицы, не подходилли он.
— Ну?
— Она ответила, что нет.
— И что же вы сделали после того, как не нашли его?
— А что бы вы сделали на нашем месте?
Закрыли джип, благо ключи торчали в замке зажигания. И отправились на день рождения к Грэгу. Пешком. Там всего минут пятнадцать ходьбы.
— Лихо, — промурлыкал Бычье Сердце. — И вы нисколько не были удивлены происшедшим? Не забеспокоились?
— Поначалу нет…
— Даже когда не увидели его на дне рождения? — Бычье Сердце вцепился в Мюрисеппа, как клещ. — На дне рождения вашего америкаш.., вашего американского приятеля он ведь так и не появился?
— Не появился.
— И вы посчитали это в порядке вещей?
Человек выскакивает из своей машины… заметьте, очень недешевой новенькой машины.., чтобы просто купить букет цветов.
И исчезает. Вам не показалось странным такое исчезновение?
— Почему же, — неожиданно стушевался Мюрисепп. — Это достаточно странно, вы правы, тем более что Романа и Грэга связывают давние дружеские отношения…
Но…
— Да брось ты, Женя, — не выдержала балеринка. — Никому не показалось странным, что Роман поступил именно так. Целый вечер все стебались по этому поводу.
Грэг первый. Видите ли, капитан…
— Майор, — деликатно поправил Бычье Сердце. — А вообще, спасибо, что младшим сержантом не назвали…
— Видите ли, майор… Роман — человек очень специфический. Я бы сказала, эксцентричный. Что ему взбредет в голову, то он и делает. Ни с кем и ни с чем не считается. Подставляет на раз-два, только из спортивного интереса. Якобы гению все простительно…
— Ну, ты уж совсем, Лика! — Мюрисепп предупредительно поднял руку.
— В свободное от собственной гениальности время, я имею в виду, — нехотя поправилась балеринка. — В работе он безупречен. Работа для него свята.
А она терпеть его не могла, великого хореографа, всеобщего любимца, верховное божество «Лиллаби». Просто на дух не выносила! Это было так очевидно, что Бычье Сердце едва не рассмеялся: и у мегер на пуантах бывают слабые места. С другой стороны, ненависть не слабое, а сильное место любого человека. Вот только ее трудно держать в узде, особенно такой квелой балеринке. Заговорив о личных качествах покойного, Лика Куницына преобразилась.
Даже румянец взошел на щеки, даже брови прорезались. Симпатичней она не стала, но значительней — уж точно. Интересно, чем вызвана такая неприязнь? На хвост он ей наступил, что ли (вернее, на балетную пачку)? Или зарезал главную роль при этом.., как его.., кастинге?
— А вы, как я посмотрю, не очень жаловали покойного, — Бычье Сердце являл собой сейчас образец милицейской проницательности.
Но через секунду от образца не осталось и следа.
— Отчего же не жаловала? Очень жаловала. Даже была его женой прискорбно долгое время. Идиотка.
Черт возьми, как же он сразу не понял?
Так яростно могут ненавидеть мужчин только бывшие жены. Ненависть бывших жен вне конкуренции, тут даже суфражистки отдыхают!
— Лика! — снова подал голос Мюрисепп, стоящий на страже бесконфликтного, монолитного и процветающего «Лиллаби».
— Что — Лика? Я двадцать четыре года Лика!
— Лика… Романа больше нет…
"Не стоит вытягивать на свет наше заскорузлое грязное бельецо. Лика, да еще при посторонних. Да еще при майорах угро.
О мертвых или хорошо, или ничего, Лика.
Возьми себя в руки, Лика. Опомнись, Лика", — молчаливо взывали к балеринке глаза Мюрисеппа. И его съежившиеся баки.
И его взъерошенная бородка. И балеринка откликнулась, взяла себя в руки. Ненависть, расцветившая ее лицо флагами, транспарантами и гроздьями салютов, обмякла, отступила, ушла в глубь ключиц.
— Простите… Роман был душой «Лиллаби». Мы все теперь на нервах…
— Я понимаю, — для виду скорбно похмыкал Бычье Сердце. — А как же джип , Валевского оказался здесь, во дворе?
— Это Грэг его пригнал, — проскочив узкое место, Мюрисепп перевел дух.
— Ваш американский приятель?
— Да. В ту же ночь. Мы все изрядно поднабрались, пошли гулять по Невскому. Джип так и стоял возле «Маяковки»… И поскольку у меня были ключи, а все, как я уже говорил, нарезались до соплей… Словом, мы решили подшутить над Ромкой. Погрузились в тачку и поехали. Как раз к сводке мостов успели… Часов около пяти… Так, Лика?
— Не помню, — после небольшой паузы сказала балеринка. Впервые ее пунктуальность дала сбой.
— Ну, неважно. В общем, доехали.
— И вас ни разу не остановили?
— Не помню, был выпимши, — ушел от ответа Мюрисепп. — Спал на заднем сиденье.
Как же, не остановили! На такой тачке — и не остановили? Такая тачка действует на гаишников, как красная тряпка на быка. Наверняка и палками махали, и денежки срубали, никакой принципиальности. А америкашка, поди, баксятиной откупался, подонок!.. к— И сколько же вас.., погрузилось в тачку?
— Ну, я, Грэг, Лика, жена Грэга Лариса… Еще кто-то из ребят… Человек семь-восемь набралось. к. — А ваш директор? Максим Векслер?
— Он ушел раньше. Намного раньше.
У него жена недавно родила, сами понимаете, маленький ребенок…
— А где теперь ключи от машины? — спросил Бычье Сердце.
— Я отдал их Максу… Сразу, как только… Как только стало известно, что Романа.., больше нет.
Как успел заметить Сивере, все эти балетные людишки старательно избегали слова «убийство». Оно шибало им в нос запахом полуразложившейся плоти, оно было неудобным, неуместным, постыдным. Валевский как будто совершил что-то непристойное, а всего-то только то и сделал, что дал себя укокошить. Интересно, почему они не спрашивают про убийцу?
— Вам уже известно, кто это совершил? — тотчас откликнулся на мысли Бычьего Сердца Мюрисепп.
— Пока нет. Но, думаю, с вашей помощью…
Лицо Мюрисеппа приобрело ярко выраженный землистый оттенок.
— С нашей помощью?! — проблеял он. — Что значит — «с нашей помощью»? Вы намекаете, что… Что кто-то из «Лиллаби» причастен?
— Почему бы и нет? — снова не удержалась балеринка. — Думаю, у нас найдется немало людей, готовых отправить Рому на тот свет.
— Что ты говоришь, Лика! — бросив на Куницыну испепеляющий взгляд, взвился Мюрисепп. — Не слушайте ее, майор. Вы же видите, она не в себе.