Однако даже среди музыкантов нашлись такие, кто воспринял идею Левитина с энтузиазмом. Скрипач оркестра Люцернского фестиваля написал: «В качестве слушателя на симфоническом концерте я чувствую себя неуютно, хотя на сцене получаю удовольствие — ведь там я и мои коллеги могут танцевать с нашими инструментами! Пусть уберут несколько рядов кресел и оборудуют в конце зала бар — и я тут же окажусь среди публики».
Левитин, скорее всего, шутил, и его идея никогда не воплотится в жизнь, потому что есть музыка, которую действительно лучше слушать в полной тишине. И все же полное отделение музыки от движения принято только в европейской культуре. В большинстве других стран не вызывает никакого сомнения, что музыка — это ритм, а ритм — это движение. Их взаимосвязь — не только плод культурного развития, она заложена в природе человека.
Во многих языках, например, африканских, понятия «музыка», «ритм» и «танец» обозначаются одним и тем же словом. Жаль, что европейцы сбрасывают оковы условностей и начинают двигаться в такт музыке только под воздействием алкоголя. «У терапии танцем необъятный простор для деятельности, и она нуждается в более пристальном внимании со стороны науки», — пишет нейролог из Ульма Манфред Шпитцер.
Я как-то поставил такой опыт: равномерно стучал пальцами по столу и записывал этот звук. При первой попытке я следил взглядом за движением курсора на мониторе, который перемещался вдоль оси с обозначенными на ней тактами и отдельными ударами. Во второй раз — включил метроном и старался как можно точнее повторять его удары. В обоих случаях я делал 120 ударов в минуту, то есть по 2 в секунду. Это в некотором роде стандартный темп для популярных песен, соответствующий нашему чувству ритма. На полученном в результате эксперимента графике четко отражались моменты ударов и их соответствие заданному темпу.
В первом случае, когда такт задавал курсор на мониторе, наблюдались отклонения до трех сотых долей секунды в ту и другую сторону. На первый взгляд, это немного, но если прослушать запись, возникает впечатление нечеткости ритма. Музыкант не смог бы играть под такой метроном.
Во втором случае максимальное отклонение составило одну сотую длю секунды и, что очень важно, происходило всегда в одну сторону. Такое запаздывание можно объяснить временем, которое требовалось звуку, чтобы дойти до моих ушей. Но самое главное — в результате получился равномерный ритм, неотличимый на слух от производимого механическими или электронными устройствами.
Из вышесказанного следует вывод: очевидно, наши моторные реакции, в данном случае движения пальцев, лучше синхронизируются с акустическим, нежели с оптическим сигналом.
Затем я проделал второй эксперимент: также отстукивал ритм, заданный в одном случае оптически, а в другом — акустически, но после 16 ударов отключил задающий сигнал и руководствовался уже только своим внутренним «метрономом». В результате обеих попыток получился абсолютно равномерный ритм, однако при оптической синхронизации я отклонился от заданного темпа, делая 125 ударов в минуту, тогда как во втором случае отклонение было минимальным — 0,4 процента или 120,5 ударов в минуту. Кстати, такое изменение темпа закономерно — в условиях стресса музыканты склонны его ускорять.
То, что наш мозг способен настраиваться на частоту ритмического акустического сигнала и запоминать ее, а с оптическими сигналами это удается значительно хуже, доказывает непосредственную связь между органом слуха и двигательным аппаратом (недаром говорится: «Под эту музыку ноги сами идут в пляс»).
Я не ударник и описываю все это не для того, чтобы похвастаться своим чувством ритма. Им обладает любой из нас, за исключением очень небольшого числа людей, у которых он полностью отсутствует. Вы можете убедиться в этом, запустив на сайте фильм, в котором ритм задается мигающей точкой, или акустический сигнал с тем же ритмом, — и проверив, на какой из двух ритмов точнее настроитесь. 
Аналогичные эксперименты проводились и в лабораторных условиях. Сотрудник нейрофизиологического института Цюрихского университета Лутц Энке изучал реакцию испытуемых при помощи сканирования мозга. Отклонение от заданного ритма при визуальном стимулировании было в шесть раз больше, чем при использовании акустического сигнала, а данные сканера показали, что при видеосигнале активизируются в первую очередь зрительные центры, то есть те зоны, которые обрабатывают оптическую информацию. Даже после отключения сигнала именно в этих зонах продолжала наблюдаться активность — мозг представлял его себе дальше по памяти и преобразовывал этот фиктивный сигнал в двигательные реакции. После отключения акустического стимулятора активность наблюдалась непосредственно в двигательных зонах коры головного мозга.