В других странах, скажем, у англичан или американцев, нет таких проблем. Во-первых, они не пережили исторического перелома, который нуждался бы в осмыслении, в том числе и музыкальном. А мировые шлягеры уже почти 100 лет поют на их языке: «Beatles», «Rolling Stones», Боб Дилан, Пит Сигер… Вот только когда я встречаюсь со своими американскими друзьями, никто из них почему-то не предлагает спеть что-нибудь вместе — то есть это интернациональное явление.
Петь умеет каждый?
Дэниел Левитин в книге «Музыкальный инстинкт» рассказывает о случае с антропологом Джимом Фергюсоном, который долгое время проводил исследования в южноафриканской стране Лесото. Когда жители деревни пригласили его спеть с ними вместе, он застенчиво ответил: «Я не пою». В ответ прозвучало недоверчивое: «Что значит, ты не поешь? Говорить ведь умеешь!» Левитин приводит слова Фергюсона: «Для них это было так же нелепо, как если бы я сказал, что не умею ходить или танцевать».
С этим трудно спорить: голос — действительно музыкальный инструмент, причем такой, который оказывает сильное эмоциональное воздействие и может многое рассказать о чувствах самого поющего. Любой из нас обладает врожденным умением пользоваться этим древнейшим инструментом. К сожалению, все меньше людей это делают, хотя слушают больше музыки, чем когда-либо раньше. Быть может, доведенные до совершенства фонограммы, которые звучат по радио или из айпода, отбивают у нас желание попробовать спеть самим? И мы попадаемся на удочку уже упомянутого телешоу «Германия ищет суперзвезду» и верим, что все человечество делится на гениев и безликую массу дилетантов?
Тот факт, что коллективное пение себя скомпрометировало, имеет, особенно в Германии, исторические причины. «После 1933 года пели очень много», — говорит исследователь музыки Эккарт Альтенмюллер. Факельные шествия нацистов сопровождались маршами, а объединяющая сила музыки проявляется и тогда, когда сообщество преследует недобрые цели. После Второй мировой войны многие перенесли свою ненависть к тоталитарной идеологии нацизма на любую форму коллективного пения. «Нигде не написано, что пение есть необходимость», — писал философ и музыкальный теоретик Теодор Адорно. Началось, по крайней мере в кругах культурной элиты, победное шествие абстрактной, атональной музыки, которой невозможно подпевать, а коллективное пение стали считать признаком ограниченности.
Но пение — слишком важная часть культуры, чтобы уступать ее милитаристам, фанатикам маршевой или псевдофольклорной музыки. В определенном смысле петь, что бы там ни говорил Адорно, — естественная потребность человека. Дети в возрасте 18 месяцев, еще не начав говорить, начинают повторять услышанные мелодии и сочинять собственные. Почему же по мере взросления пение становится для нас чем-то постыдным?
Повторю, все люди — музыкальны, даже если некоторые из них поют фальшиво. Я почти десять лет пел в хоре, где постоянно менялся состав участников, наделенных самыми разными певческими данными.
Хоровое пение предъявляет к певцам определенные требования, так как в западной культуре распространено многоголосие. У большинства из непрофессионалов такая манера исполнения вызывает трудности, ведь поздравляя кого-то с днем рождения, мы поем «в унисон», то есть один звук (либо на одну октаву выше или ниже). Петь звуки, отличающиеся от тех, что поет стоящий рядом с тобой, значительно сложнее. Но этому можно научиться. Я часто проделывал с неопытными певцами, например, с детьми, такой опыт: мы начинали вместе петь какую-нибудь популярную мелодию, и через какое-то время я заводил другую — и все тут же ее подхватывали. Такая реакция — признак музыкальности, ведь человек пытается петь то, что слышит, и очень быстро переходит на другую мелодию.
В хоре тех, кто к такому склонен, ставят по-возможности вне зоны слышимости других голосов, в своей группе: например, баса среди басов, чтобы исключить опасность, что он съедет на партию тенора. Такой метод, как правило, действует, хотя иногда тем, кто поет фальшиво, чужое «пение в ухо» мешает.
Люди, неспособные взять верную ноту, действительно есть. Но составляют ли они большинство? При опросах 60 процентов неизменно отвечают, что не умеют петь. Однако если изобразить способности к пению в виду кривой, опираясь на данные фабрикующих «звезд» телешоу, она стремилась бы к нулю — множество бездарных с одного края и минимум талантливых с другой. В действительности же она выглядит как колокол — совсем слабые и особенно способные по краям, основная масса — в зоне средних данных: эти люди могут петь очень чисто.