— Какой сегодня чудесный день, мягкий, почти летний!
Эта ничего не значащая фраза наполнила Матвеева радостью, быть может, потому, что касалась житейских вещей, а не перевязки, лекарства или ранения.
Матвеев произнес, с благодарностью глядя на Ирину:
— Как хотелось бы в такой день сидеть где-нибудь на берегу реки и думать о чем-то хорошем, легком…
Ирина ничего не ответила.
Прошел почти месяц. Матвеев совсем поправился и выписался из госпиталя.
В последний раз зашел он в палатку и попрощался с друзьями. Попрощался и с Ириной. Та пожала ему руку и сердечно сказала:
— Пожелаю вам, Матвеев, удачи, счастья. И, главное, не возвращайтесь к нам больше…
Да, конечно, она сказала эти слова, только желая Матвееву не возвращаться в госпиталь снова раненым, тем не менее эта фраза огорчила его. Растерянно улыбаясь, Матвеев посмотрел на Ирину, посмотрел в ее ясные, грустные глаза. Хотелось поговорить, узнать о ней побольше. Хотелось сесть рядом и долго смотреть на ее строгое прекрасное лицо. Но Матвеев сдержал себя. Он только пробормотал слова благодарности и, совсем огорченный, вышел из палатки.
Матвеев долго стоял на шоссе, голосуя попутным машинам. Прошло уже несколько грузовиков, а он все еще ходил взад и вперед вдоль дороги.
Приближался вечер. Стало быстро темнеть. Собственно, сегодня ему не следовало бы ехать. Полагалось выехать завтра, зря он поторопился на ночь глядя.
Медленным шагом Матвеев вернулся в госпиталь и вошел в палатку. Ирина с удивлением посмотрела на него.
— Уже темнеет, — сказал он, смущенно улыбаясь. — А ведь ехать мне не близко. Лучше завтра пораньше выеду.
— Но ведь ваша койка уже занята, — возразила сестра.
— Я попрошу у врача разрешения переночевать у него в палатке.
— Он сейчас в штабе дивизии, — сказала сестра. — Пройдите пока ко мне, подождите его.
«Комната» дежурной сестры была отделена от общей палатки лишь занавеской, висевшей на проволоке. В этом маленьком уголке было уютно. Небольшой стол, скамейка, шкаф с лекарствами, койка, покрытая голубым одеялом, и крошечная железная печь в углу — вот и все убранство.
Матвеев впервые переступил «порог» этого помещения. Он сел на скамейку возле стола. Молчал. Молчала и сестра. Она взяла из шкафа склянку с лекарством и вышла.
На дворе шумел ветер и трепал брезент палатки. Монотонно тикали часы на столе. Им вторил негромкий звон — это, видимо, Ирина что-то размешивала в стакане, готовя раненому питье. Доносилось частое дыхание больных.
«Она позвала меня не для того, чтоб разговаривать, — думал Матвеев. — Позвала просто так, из вежливости. Я не должен сам начинать разговор. Молча посижу полчаса и уйду».
Ирина вернулась. И только теперь Матвеев заметил тяжелую усталость на ее лице. Она сняла белую косынку. Мягкие черные волосы опустились на ее узкие плечи. Матвеев никогда не видел Ирины без косынки. И теперь как бы впервые смотрел на эту маленькую девушку, на ее лицо, обрамленное густыми темными волосами.
Не обращая внимания на Матвеева, Ирина прилегла на койку и устало откинула голову на подушку. Ветер на дворе усилился. Матвеев подложил в печку дров. Они затрещали. Весело загудел огонь.
— Какой у вас усталый вид, Ирина, — сказал Матвеев. — Когда вы отдыхаете?
— После дежурства, — ответила Ирина. И, помолчав, вдруг спросила: — Вы вернулись для того, чтоб поговорить со мной?
— Нет, нет! — воскликнул Матвеев. — Я просто так вернулся… Впрочем…
Матвеев совсем смутился.
— Так о чем же вы хотели со мной поговорить? — вновь спросила Ирина с еле заметной улыбкой.
Матвеев молчал. Ему не хотелось сейчас говорить с ней о чем-то простом и обыденном, а другие слова как-то не шли.
Наконец Матвеев сказал:
— Я хотел задать вам один вопрос, но вы всегда уходили, прежде чем я успевал спросить. Почему у вас какая-то тревога в глазах?
— Тревога? — спросила Ирина. — Но ведь у всех сейчас тревожно на душе. Горят села, города… Гибнут люди…
Ирина задумалась.
— Наверно, я никогда не смогла бы быть героем. Когда в начале войны погибла моя мать, я решила умереть, ушла на фронт. Да, хотела умереть на фронте, в бою. Я тогда думала о смерти по-детски. Видела в этом что-то красивое, романтичное. Мне рисовалась такая картина… Идет бой… Я ползу по полю среди ромашек… Перевязываю раненых. Вдруг пуля поражает меня… Я собираю последние силы и привстаю, чтоб еще раз увидеть лес, небо, легкие облака и ветряную мельницу вдали за рекой…
— Почему ветряную мельницу? — тихо спросил Матвеев.