— Что?
— Ну ты меня назвала Алекс. Почему Алекс?
— Александр — Алекс.
— Ааа, а простое русское «Саша» уже не в моде?
— Да нет, просто ты скорее на Алекса похож.
— Это еще почему? — удивился он, чуть не поперхнувшись чаем.
— Очками, — расхохоталась она.
Он усмехнулся, а потом продолжил гнуть свою линию:
— Меня немного раздражает наше подражание западу. Причем зачастую в ущерб нашим русским реалиям. Вот почему под Новый год везде звучит «Jingle bells», что у нас нашей родной «Елочки» что ли нет, которая в лесу родилась.
Она улыбнулась, немного виновато:
— Ладно, я поняла, буду называть тебя Шуриком.
— О! Довыступался! Уж лучше был бы Алекс, — нарочито грустно пробормотал он.
— Ну ладно-ладно, не плакай, — она перегнулась через стол и поцеловала его в щеку, потом замерла на мгновенье, глядя ему в глаза. И совершенно серьезно произнесла, как будто пробуя на язык: — Саша.
Обвела взглядом его брови, высокий лоб, широкие скулы, прямой нос с небольшой горбинкой, мягкие губы, к которым так и хотелось прикоснуться.
— Да, ты действительно Саша, — сделала она, наконец, вывод и уселась на место.
— Ну вот! А то Алекс, Алекс, — подражая интонации Табакова, озвучивающего волка в знаменитом мультике про волка и теленка.
— Хорошо с тобой, — просто сказала она. — Откуда в тебе это все?!
— Наработано долгими годами тяжелой работы, — отшутился он.
— Ой, да ладно! — отмахнулась Даша, с видом, как будто таким людям как он все дается на блюдечке с голубой каемочкой.
— Ха! Поверь, милая! — он закинул руки за голову, облокотившись о спинку стула. — В школе я был долговязым худым очкариком, на которого никто не обращал внимания. Это сейчас очки в моде, а в мое время с очкариками долго не церемонились.
— Ты не на много меня старше, — вклинилась она в рассказ.
— Но все-таки постарше, — улыбнулся он. — Девочки вообще меня не замечали. Надо было что-то делать с внешностью и своим статусом. Я начал качаться. Надо было хоть попытаться приблизиться к кумиру молодежи тех лет — Шварценеггеру.
— Фу, — скривилась она. — Ненавижу качков.
— Тому хлюпику, которым я был в пятнадцать лет, до качка было как балерине — до Монсеррат Кабалье! Но ничего, за год я накачался так, что и девушки стали обращать внимание и среди парней появился авторитет. Как-нибудь покажу тебе мои старые фотки — умрешь со смеху.
— Представляю себе! — кивнула она.
— Да уж, было время! Потом я понял, что качаться — это совсем не мое. Но регулярно ходил в тренажерку для поддержания формы. Девушкам-то все равно надо нравиться, — рассмеялся он.
— Так ты, значит, бабник?
— Скорее гуляка. Был.
— А сейчас?
— Да вырос уже, наверное, из той жизни. Сейчас другие времена, все серьезнее.
— Ну-ну, — скептически протянула она, убирая чашки в раковину.
— Аккуратистка как немка! — прокомментировал он ее порыв срочно вымыть посуду.
— Что-то ты очень в штыки воспринимаешь все иностранное. Это личное? Ты что был женат на немке?
— Нет. На русской, — пожал он плечами. — Хотя, ты знаешь, наверное, это все-таки личное. Жена моя бывшая вышла замуж за американца, все по закону жанра, — усмехнулся он. — И укатила в Америку, забрав с собой сына. А потом, когда сынуля начал обкладывать ее и отчима трехэтажными факами, она мне его прислала бандеролькой назад со словами: твой сын — ты и занимайся его воспитанием.
— Н-да уж, — протянула она, не зная, что еще можно сказать на такое. — А сейчас сын с тобой живет?
— С бабушкой, тещей бывшей, хотя тещи бывшими не бывают, как выяснилось, это жены бывают бывшими. Да не смотри так жалостливо, она меня не бросала. Я сам виноват. Накуролесил так, что было уже не выгрести. В то время же без пьянки да без девочек ни один контракт не заключался. Вот меня и приносили бессознательным трупом домой, а иногда и не приносили вообще, просыпался утром в какой-нибудь гостинице. А жене что прикажешь сидеть на Рублевке ждать мужа с блядок?! В общем, в последние пару лет у нас были свободные отношения в браке. А потом появился американец, мой потенциальный партнер. Хорошо, что мы с ним не связались. Вот так мой трещавший по швам брак и распался. Единственное о чем жалею сильно и за что стыдно — что сын видел меня в таком состоянии. Он еще маленький, конечно, был, но это слабое утешение. Поэтому я сейчас, когда его пытаюсь воспитывать, все время задаюсь вопросом: а имею ли я право?
— Ты его отец! Конечно, ты имеешь право! Тем более что ты изменился!
Он улыбнулся неуверенно:
— Будем надеяться, что Глеб это понимает.
Она прислушалась, какой-то звук в отдалении не давал покоя:
— Это не твой мобильный случайно звонит?
Он вышел из кухни, и через некоторое время она услышала его голос:
— Да, Сереж… Извинения приняты, ты не помешал, переходи к сути… Ага, понятно… Ладно. Не переживай, сейчас я ей позвоню.
Через минуту.
— Мам, привет… Как себя чувствуешь?… Слушай, ты знаешь, что охрана вся в предобморочном состоянии?… Ма, ну какое варенье? Ты на время смотрела? Час ночи, а она варенье варит! Давай закругляйся со своим вареньем и ложись спать! Ты же не хочешь, чтобы я охрану лишил премиальных?… Вот и хорошо. Ложись спать! Я завтра приеду… Нет, я в Москве… Хорошо. Пока.
Тяжелый вздох.
Он снова вошел в кухню, воровато поглядывая на нее. Она делала вид, что усиленно вытирает полотенцем кружки.
— Да, маман у меня женщина упертая. Ей нужно режим поддерживать, а ее с огорода не сгонишь, тяпку отбирать приходится.
Она улыбнулась:
— Все мамы такие.
— Вот дом после жены остался на Рублевке. Тогда это модно было, а сейчас обуза. Мать туда переселил, а ей страшно одной в доме. Пришлось охрану нанять, а ей все равно не нравится.
— Ну ты знаешь, я не престарелая женщина после тяжелой болезни, но мне бы тоже было страшно одной в большом доме. А в охране одни мужики — ведь так?
Дождавшись пока он кивнет, она кивнула в подтверждение своих слов:
— Ну вот! Ей же даже поговорить не с кем. Конечно, ей одиноко.
— Ничего, к ней на неделе внучок приедет, денег просить. Я же строгий отец-тиран, денег не даю. А бабушки обе такие сердобольные, жалеют бедного внука, и отдают ему все деньги.
— Ну а что им еще делать?! Ты свою бабушку вспомни. У бабушек одна забота накормить и денег дать. По поводу кормежки — это из личного опыта. Как не приедешь, все руками всплескивают, как деточка похудела, надо деточку срочно откормить, как поросенка!
— Иди сюда, поросеночек, — потянул ее к себе за руку, усадив к себе на колени. — Я, кажется, начинаю в тебя влюбляться…
Она замерла от неожиданности, потом обняла за плечи, прижалась к нему, уткнувшись лицом в шею и крепко зажмурив глаза: ну зачем он так? Ведь все было так хорошо! Зачем надо было все портить такой банальщиной?! Ведь идиоту понятно, что никто ни в кого не влюбляется вот так сразу! Надо что-то сказать? Ответить?
— Пойдем спать, завтра на работу, — она встала с его колен и потянула в сторону кровати.
— Тебе во сколько вставать? — как ни в чем не бывало спросил он. — Выспаться успеем?
— Надо постараться, — улыбнулась она, сбрасывая сарафанчик и ныряя под одеяло.
— Ох, что-то я сомневаюсь, что мы сейчас сразу заснем, — протянул он, набрасываясь на нее.
Пикание будильника в телефоне вырвало ее из сладкого сна. Да и сна она толком не почувствовала. Ощущение было, что она просто закрыла глаза, а потом сразу противный звук побудки. Не то чтобы он был противным — какая-то классическая мелодия, она специально поставила ее, чтобы медленно выбираться из теплых объятий морфея. Но со временем эта мелодия стала ненавистной, именно из-за утренних вставаний.
— Сколько времени? — спросил хриплый спросонья голос рядом.
— Спи, еще рано, — пробормотала она, закалывая волосы, собираясь в душ. Как собираться, так чтобы особо не будить его светом? А макияж?! Ладно, для начала надо проснуться.