15 марта
Я не переставая думал о Зубареве. Но сегодня сомнения мои разрешились.
Последние три дня у меня были свободными. Кроме воскресений, церковь редко посещали верующие, и я снова решил навестить Андрея Петровича.
Дома застал одну Дашу: сам-то был занят по хозяйству. Проводив меня в горницу и усадив под образами, Даша побежала позвать мужа. Не зная, чем себя занять, я принялся листать одну из книг, лежавших на столике под образами. Это был псалтырь.
Едва открыл я пожелтевший от времени переплет, как обнаружил вложенный в него листочек, вырванный из тетрадки. На листочке крупными каракулями, выведенными наспех карандашом, было что-то написано. Почерк показался мне знакомым. Я стал разбирать каракули и прочитал:
«Ис Григоровка Анастасия Семеновна сорок два лет удушя па начам наваливаца мать видит восне плачит».
Я прочитал написанное еще раз и вложил листок на место. И вовремя: вошел Андрей Петрович, подозрительно кольнув меня пристальным взглядом. Я поздоровался и завел разговор о пчелах, которых он любил. Постепенно разговорился и хозяин. Так что я ушел, провожаемый прежним радушием и доверием.
Только теперь, когда я шел домой, мне стала ясна тайная механика «знахаря». Записка, как я припомнил, была написана рукою Аглаи, той самой монахини из Григоровки, которая по рекомендации Ольги Ивановны дважды стирала мне белье и нередко передавала записочки для поминовения чьих-то родственников.
Значит, Аглая отыскала «болящую» Анастасию Семеновну, порекомендовала ей съездить к Андрею Петровичу, который «всякую хворь как рукой снимает», и назначила ей срок: «на той неделе обязательно, а то в другой раз можешь и дома не застать!» Она же сообщила Андрею Петровичу, кто явится к нему, сколько больной лет, как зовут, откуда и каким недугом страдает.
Зная такие приметы, немудрено поразить больную женщину своей осведомленностью и прослыть в деревне колдуном.
Да, не зря говорила мне Валентина Петровна, что Ольга Ивановна во всей округе является тайной игуменьей монашенок. Свертывая листок, который был вложен в псалтырь, я заметил на обороте его два слова, приписанные рукой старосты:
«Долг не ждет».
Сомнений не было. Записка была передана знахарю через Ольгу Ивановну. Тотчас раскрылась предо мною причина тайной злобы Андрея Петровича. За посылаемых «клиентов», хитрая баба взимала с Зубарева мзду. Видимо, мало ей было доходов, которые она крала у церкви. Понятно теперь, почему колдун так ненавидел Ольгу Ивановну, но не мог обойтись без нее: одним узлом их связало желание проедать незаработанное.
17 марта
Раздобыв где-то тряские дрожки, Ольга Ивановна организовала поездку в город. Несмотря на то, что я не раз отказывался от ее услуг, она не теряла надежды меня приручить. Вместе ходили по магазинам. Хозяйскими советами она немало помогала мне в выборе покупок.
Самую крупную вещь Ольга Ивановна попыталась оплатить сама, но я не разрешил, и она, насупившись, денег больше не предлагала.
Потом мы расстались. Я решил навестить знакомого священника, служившего в городской церкви. Ольга Ивановна подробно рассказала, как найти дом Федора, и я направился к нему.
Церковь стояла в стороне от главной улицы на небольшой площади, вымощенной камнем. Рядом с нею был просторный, чисто срубленный дом, с четырьмя окнами, выходившими на улицу, парадным входом и стеклянной галереей. Двор обнесен новеньким крашеным забором. Во всем чувствовались хозяйственность, достаток.
Дверь открыла жена отца Федора, женщина лет тридцати пяти, с добродушным лицом, приятные черты которого расплывались от непомерной полноты.
Отца Федора дома не оказалось: он занят был с утра до позднего вечера.
— Разве что иногда на минутку забежит, — пояснила жена.
По рассеянности она не предложила мне войти, и я, простившись, решил отыскать приятеля в храме.
Шел четвертый час дня, и церковь была заперта. Однако в сторожке, что разместилась за боковым притвором, было полно людей.
Я пробрался в сторожку и, став в сторону, наблюдал за тем, что происходило.
Отец Федор крестил сразу пятерых детей. Из-за спин кумовьев видна была его широкая спина, а временами, когда он отворачивался от купели, я видел и его лицо. Священнику было не более сорока пяти лет. Свежее, румяное лицо, густые черные волосы, широкая грудь — все говорило о могучем здоровье.
Полагающиеся при крещении молитвы, — а их множество, и каждая из них весьма пространна, — читались отцом Федором «поскору», — с немалыми пропусками и сокращениями. Я с большим трудом и то по случайным строкам догадывался, какую именно молитву он произносил.