— Почему так?
— Душевных людей там мало, — пояснил Григорий. — Суета в городе властвует, коловорот…
Похоже, однако, что был он озабочен другим. И я спросил:
— А как в дороге? Никто не спрашивает документов?
— А я не попадаюсь им на глаза, — пояснил Григорий. — Как завижу злого человека — обхожу стороной. Ночевать останавливаюсь у добрых людей. А документов с собой не ношу. Ну их.
Он сидел долго: все рассказывал о святых местах.
— Что заставило вас подумать о спасении души?
На этот вопрос он отвечал заученно и пространно.
В конце прошлого лета у них на шахте неизвестно откуда появился старик. Прожил месяц, но времени попусту не тратил: посещая дома верующих, заводил разговоры о том, что близок конец света, грядет страшный судья, и надо сделать все, чтобы очистить себя от греха. Душеспасительные беседы старик приурочивал к тому часу, когда мужчин не бывало в доме, а слушали его женщины. И среди них прослыл старик праведником, апостолом, посланным богом на землю: многие верующие наперебой дарили ему одежду, деньги.
Исчез он так же внезапно, как и появился. Нагрузил большущий узел вещей, сел в попутную машину, сказав хозяйке, у которой жил:
— Ну, мне пора. Ждут меня другие дети…
С Григорием апостол встречался чаще других, и всякий раз убеждал его идти в Почаевский монастырь, поклониться останкам святых.
— Мир велик, — наставлял он Григория, — не единой суетой может просуществовать человек. Если дашь обет молиться за других, то везде встретишь людей, готовых помочь страннику…
Вняв его призыву, Григорий после отъезда старца взял в руки палку и пешком двинулся на запад, ко Львову. С тех пор и ходит. Сначала непривычно было странствовать. Но потом освоился, понравилось: ни скуки, ни лишений, ни нужды он в своей скитальческой жизни не чувствует.
Когда Григорий ушел, я подумал:
«Как же легко сбить человека с толку, заставить его бросить дом, семью, работу, стать бродягой».
Встретившись позже с Ольгой Ивановной, я рассказал ей о Григории. Но она все знала лучше меня.
— Всякий по-своему спасается, — заметила холодно. — А его послушание — странничество — самое тяжелое. Оттого и жалеют его люди…
15 апреля
Шла последняя неделя перед пасхой — время наиболее кипучей деятельности Ольги Ивановны. Она наняла рабочих, чтобы привести в порядок подходы к церкви, покрасить наличники на окнах, посыпать речным песком дорожки и площадку перед папертью.
Ее суета несколько нарушила сонное течение моей жизни, и невольно вспомнились предпасхальные дни, проведенные в канцелярии епископа.
Затишье там наступало недели за три до праздника. Все дела и ходатайства обычно откладывались «на после пасхи». Приостанавливалась и почта: не поступало писем-жалоб на священнослужителей, прошений от церковных советов об удалении неугодных им батюшек.
Служил я в епархии секретарем владыки Феофана. Был он крут характером и обладал удивительной способностью вытягивать деньги там, где, казалось, не было возможности это сделать. Для этого он использовал малейший повод, всякое, даже не дело, а дельце.
Ко времени его приезда в кассе епархии не было ни копейки наличными, а на текущем счете в банке всего лишь двадцать шесть тысяч рублей. Через месяц на текущем счете оказалось 130 тысяч рублей да столько же наличными в кассе.
Собирая дань с верующих, священники нередко жалуются на то, что церковь облагается большим налогом. Однако это чистейшая ложь, так как любая община верующих получает от государства в бесплатное пользование храм и все церковные ценности. Как и всякое гражданское учреждение, церковь платит государству лишь налог со строения, земельную ренту и страхование от пожара. Все эти платежи представляют незначительную часть общего дохода и, рассчитанные на уплату в четыре срока, уплачиваются обычно в начале года полностью.
Средства церкви образуются от продажи свечей, просфор, лампадного масла, крестиков, иконочек, ладана, поминаний, от сбора денег на тарелку во время богослужений. Продажа подобных вещей не облагается налогом.
Весь доход церковь расходует на собственные нужды — оплату услуг церковного совета, который занимается хозяйственной жизнью общины, оплату священника, сторожа, уборщицы и т. д. Но кроме того, каждая церковь ежемесячно вносит в епархию денежный взнос на содержание московской патриархии. На эти цели самый незначительный мелкий приход вносит по 200–300 рублей, а городские церкви платят по 10–20 и более тысяч ежемесячно.