Но я твердо решил: напишу об этом епископу.
10 марта
Наконец, я осуществил задуманное.
Андрей Петрович встретил меня радушно. Живет он вдвоем с женой в небольшой избе, разделенной перегородкой на две половины: первая — кухня с русской печкой, вторая — горница. В чистой комнате — красный угол, заставленный иконами. Столик под иконами застлан парчой. На нем разложены какие-то старые книги. Перед столиком на полу — чистый цветастый коврик.
Стараясь быть как можно более приветливым, я объяснил, что зашел разогнать тоску. Никого-то из знакомых у меня здесь нет, а дома сидеть одному крайне тягостно.
Пробыл я у Андрея Петровича около двух часов и не заметил, чтобы этот «колдун» чем-либо отличался от нормального человека. Напротив, он любил заниматься хозяйством: имел корову, откармливал свинью, разводил кур, кроликов, любил ухаживать за пчелами, и во всех этих делах проявлял трезвый ум, хозяйскую сметку и расчет. Об «основном» же своем занятии хозяин речи не заводил.
Наговорившись вдоволь обо всем, я спросил:
— Слыхал, будто, помогаете вы в исцелении?
Зубарев насторожился.
— Не то, чтобы помогаю, а так… молюсь. Приходят ко мне, просят: помолись о здравии. Я им в утешение какую-нибудь молитву и почитаю. Это вот, — он указал на одну из книг на столике, — псалтырь, это — акафистник, а та — молитвослов. Вот и все…
— И приезжают к вам издалека?
— Как приезжают, так и уезжают, — Зубарев отвернулся с неудовольствием. — Одни только разговоры. Не мне бы о том говорить, не вам бы слушать…
Видя, что откровенный разговор не состоялся, я стал прощаться. Кстати, я так и не разглядел жену Андрея Петровича — Дарью Осиповну. Во время нашего разговора она сидела в полутемной кухне — маленькая, вся в черном. Лица ее я не видел, голоса не слышал, только по шороху чувствовал, что к нашей беседе она внимательно прислушивалась.
Ушел я от Андрея Петровича с тягостным чувством. Похоже, что он — жулик, но как его разоблачить?
Как плохо быть среди людей одинокому: не с кем посоветоваться, некому высказать свои сомнения. А вокруг меня — я это видел, — кипела бурливая жизнь, полная радостных предчувствий, надежд и глубокой веры в торжество свободного труда. И все, даже верующие, когда они не бывали в храме, жили какими-то размашистыми помыслами и делами, боролись и побеждали, радовались и печалились, и только я один стоял в стороне от этой жизни. Горько!
12 марта
Утром подкатил к сторожке грузовик и вывалил дрова для храма. Из кабинки вышла Ольга Ивановна, расплатилась с шофером и принялась вместе с Андрюшей перетаскивать дрова в сарай. Чувствовалось, она старалась показать себя рачительной хозяйкой.
Мне было жаль старика. Поднимая вместе со мной самые большие поленья, он быстро выдохся и тяжко дышал. Но Ольга Ивановна наотрез отказалась нанять людей для колки дров, подчеркнув, что церковь бедна и каждую копейку надобно беречь.
— Пришлю вам плотника, отец Константин, — пообещала она прощаясь.
Вскоре пришел и плотник, средних лет, веселый мужчина, пахнущий смоляной стружкой.
— Тут, значит, такое дело, — сказал он, чтобы сразу внести ясность. — Пришел я к вам не по вере, а из-за заработка, потому что дом начал строить и мне копейка лишняя во как нужна…
Степан Лукич, так звали плотника, оказался бойким на слово и скорым на дела. Проворно соскабливая с рамы изъеденные шашелью места и подгоняя к ним новые планки, он говорил без устали. Мысли его, живые и взволнованные, то и дело обращались вокруг вопросов планирования.
— Теперь, понимаешь, дело круто пойдет, — просвещал меня Степан Лукич. — Теперь колхоз что решит, то и будет, а не что укажут барышни в райзо. Если, скажем, кок-сагыз у нас не родит, на кой же черт нам землю им занимать. Говорили: план требует. Брехня! Не может государство того плана требовать, от которого ни шиша дохода нет. Так я говорю?
Как выяснилось, он говорил и о новом порядке планирования, который вводился в сельском хозяйстве. И так он, этот новый порядок, ему понравился, что всеми помыслами своими Степан Лукич был в будущем.
— Гречиху, гречиху надо расширять, — советовал он кому-то. — От нее в хозяйстве, знаешь, какой доход? Это ж и клуб недостроенный возведем, и школу построим. Меньшому сыну у меня четвертый пошел. Года через три как раз ему в новой школе сидеть…
Окрыленность Степана Лукича меня поражала, но была непонятной. Я осторожно перевел разговор на другой предмет. Между прочим спросил, знает ли он Зубарева, и хороший ли он человек.