Мы шли вдоль конвейера, по которому, в свою очередь, шли плащи — так сказать, параллельным курсом. К нам присоединилась женщина, от сияющих глаз которой в цехе стало еще светлее.
— Большую роль играет расцветка, — доверительно объяснила она. — Блеклые цвета плохо идут. Но самое страшное, когда ткань плывет. То ярко-зеленая, то салатная… Сейчас, слава богу, это позади. Свечкин добился…
Опять Свечкин? Мало что он машинных дел мастер, так он еще и химик?
— Кто он такой — Свечкин? — спросил я.
— Свечкин? — изумился мой гид, и глаза ее засияли еще лучистей. — Ну что вы! Петр Иванович Свечкин.
И однорукий директор, который мог, пожалуй, посостязаться с Василь Васильичем в немногословии, подтвердил:
— Свечкин. Петр Иванович.
Вот все. Очевидно, подразумевалось, что не знать этого человека нельзя.
По пути от конвейера плащей к конвейеру курточек, за которыми охотились все модницы Светополя, мы заглянули в ремонтную мастерскую. Заправлял тут массивный дядя в сатиновом халате. Его карие глаза смотрели на меня умно и весело. «Не Свечкин ли?» — подумал я с некоторым волнением. Дядя, однако, назвал другую фамилию. Охотно поведал он мне, что прежде «строчки плясали», да и вообще машины были никудышные. А вот Свечкин… И тут я, не удержавшись, перебил:
— Свечкин построил завод по производству швейных машин?
Дородный механик внимательно посмотрел на меня, затем перевел на директора просящий разъяснения взгляд. Не то удивило его, что Свечкин взял да в свободное от работы время отгрохал завод — то ли еще по плечу Свечкину! — а что он, ремонтник в сатиновом халате, ничего не знает об этом.
В зале образцов — ах, как разбежались бы тут глаза моего элегантного коллеги Яна Калиновского! — опять, как я с трепетом и ожидал уже, всплыл Свечкин. Оказывается, это его усилиями созданы сии чудеса отечественной моды. Я зажмурился. Стало быть, не только механик, не только рационализатор, не только химик, но еще и художник-модельер…
— Ведите меня к Свечкину! — сказал я.
Увы! Это была единственная просьба, которую гостеприимные хозяева не могли выполнить. Ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Свечкин отсутствовал. Он был то на оптовой ярмарке в Харькове, то на уральском тонкосуконном комбинате, то в Калининском НИИ по переработке штапельных тканей, то на среднеазиатском фурнитурном заводе, то в Ивано-Франковске, то… (Меня так и подмывало написать во «Франкфурте-на-Майне».) Это-то и подсказало мне ход, на котором был построен очерк.
В моем повествовании Свечкин так и не появлялся, но о чем бы ни шла речь — о моделях или машинах, о технологии или методах экономического стимулирования, о пряжках, кнопках, хольнителях, узких «молниях» — всех этих атрибутах элегантности — или изучении покупательского спроса, о новых отношениях с торговлей или современных красителях — всюду незримо присутствовал Свечкин. Именно незримо, потому что автор якобы так и не смог поймать его, и читателю, таким образом, предлагалось с помощью собственной фантазии воссоздать его образ. Это сильный прием. Гомер нигде не описывает внешности Елены, но кто из нас смеет усомниться в ее красоте! Почему? А потому что мы видим восторженную реакцию тех, кто непосредственно лицезрит ее, и этого достаточно. Остальное — дело воображения. Оно почище Гомера вылепит образ красоты, сообразный с нашими представлениями о ней. Вот почему грузноватая Анна Каренина с ее породистыми завитками одним может нравиться, другим — нет, Елена же покоряет всех.
Но если я считал возможным, интригуя читателя, все отодвигать и отодвигать его непосредственную встречу с героем очерка и в конце концов так и не подвести к ней, с носом оставив и читателя и негодующего Алахватова, то никаких неясностей производственного, так сказать, плана не могло оставаться. Иначе к чему огород городить!
Кто же такой Свечкин? — вот главный вопрос, на который предстояло ответить и в котором, по моему разумению, таился весь пафос и скрытый полемический запал сочинения. Да, он решает проблему машин, и если раньше задвижные пластинки не задвигались, лапки ломались, шестерни выходили из строя, пружины реверса не пружинили, теперь же ничего не ломается и все, что надо, пружинит, а Свечкин тем не менее не механик. Да, он добился, что цвет «не плывет», но он не химик. Да, под неусадочную искусственную ткань более не суют ватин, который, напротив, садится, отчего изделие в муках корчится, но он не разработчик ГОСТов. Да, продолжал я нагнетать, он уладил застарелый конфликт с торговлей, которая, закупив на оптовой ярмарке одно, в разгар сезона требует изменить ассортимент, поскольку мода, дескать, сиганула вперед, но он не товаровед. И не коммерсант тоже, хотя ни один лоскутик не пропадает теперь на фабрике — на изготовление наборов для школьных уроков труда идут отходы. В таком случае, кто же он, Петр Иванович Свечкин? Уж не волшебник ли? И отвечал скромно: не волшебник, нет. Администратор.