САЙГАК-ПРЫГУН
Сайгаку-прыгуну стать первым лестно,
С вершины наплевать на всех ему.
Ему бы лишь занять повыше место,
Он места не уступит никому.
Как только он курган в степи приметит,
К нему несется ветром и, взлетев,
Навек занять под солнцем место метит, —
И вот уже он царь, начальник, лев!
Теперь он там — над всем сайгачьим стадом.
Рога навстречу братьям повернул,
Чтоб ни один с вершины не столкнул.
…Ему давно бы стадо за собою
Вести туда, где травы-малахит,
А он стоит, кивая головою,
Как будто речь с трибуны говорит…
Любителю занять повыше место
Печальный уготован был удел:
Откуда ни возьмись владыка местный —
Орел на самозванца налетел!
Тут наш рогаль — вожак сайгачий —
Почувствовал удар и в тот же миг
Слетел с кургана, как футбольный мячик,
И где-то под вершиною затих…
Очнулся он тогда, когда светило
Всходило над вершиной, где вчера
Его слепая гордость возносила,
Не давшая ни чести, ни добра.
Опущены рога, как меч сраженный,
И рядом — никого и ничего,
Стоит рогаль, безмолвьем окруженный, —
Сородичи покинули его.
Обида запеклась в глазах печальных,
Остался он один на целый мир:
Без подчиненных — выскочка-начальник,
Без армии — бездарный командир…
МЕРТВЫЙ ВРАГ
Овцу увидев, Волк в ковыль подался
И, притворившись мертвым, распластался…
Овца, отбившись от своей отары,
Наткнулась вдруг на мертвого врага
И стала блеять жалостливо, с жаром,
На мертвого взирая свысока:
«О мой Бурхан![8] Кого я вижу мертвым?
Последний волк покинул свет… Беда!
Каким он был душевным, смелым, гордым…
Лишь в сказках он злодеем был всегда.
И каждый обходил его с опаской…
Но вот он тут лежит… Как быть со сказкой?..»
Вскочил «мертвец», схватил Овцу за горло,
Свалил ее на землю лиходей.
«Я умер?.. Я последний?! Я злодей?!»
Все поняла Овца и вот тогда-то
Взмолилась: «О Бурхан! Я ви… но… вата-а…»
ТРУБАДУРЫ-ПОЖАРНИКИ
В степи заполыхали травы,
И люди бросились тушить,
Но тут над пламенем кровавым
Стал ветер вороном кружить.
Прикинулся он другом добрым,
От нетерпения дрожал
И горлом стокилометровым
Спешил раздуть степной пожар,
Чтоб ярче полыхало поле,
Чтоб дым пошел от ковылей…
А сам свистел о доброй воле
И о гуманности своей…
Но я о ветре — не об этом,
И ни при чем стихия тут —
Иным, заокеанским ветром
Пожар ливанский был раздут!
ЛЯГУШКА ПОШЛА ЗА БАРАНОМ…
Баран пришел к ручью воды напиться,
Лягушка тут как тут ему навстречу,
Увидела, как шерсть его лоснится,
И повела завистливые речи: —
Скажи, дружок, откуда столько шерсти?
Лишь я под кожей век свой коротаю…
Что сделать, чтоб добиться этой чести,
Чтоб шерсть росла густая-прегустая?..
— Ты посуху ходи, а не по влаге, —
Изрек глубокомысленно рогатый…
— Ты умница, баран, увидит всякий, —
Заквакала лягушка. — Голова ты!..
Теперь я за тобой пойду повсюду,
Я столько лет напрасно потеряла,
Пойду с тобой и шерсть себе добуду… —
Пошла по шерсть лягушка и… пропала…
С тех давних пор ни с шерстью, ни без шерсти
Никто ее не видел… И не странно, —
Сидела бы без шерсти, да на месте!
Нашла кого послушаться… Барана!