— Просто не мой день, — сказал вместо «спасибо» Кит.
— Какое у тебя прозвище? — вдруг спросила Нонна.
— Кит, — удивился Никита Андреевич Демидов.
— Так вот, Кит, слушай.
Нонна поставила чашечку и так пронзительно посмотрела на Кита, как раньше смотрел на него, наверно, только суперопасный Лев Константинович. Только во взгляде завуча не было чего-то такого… Душевно-сладкого и одновременно коварного, что ли…
— Я очень хочу вытащить тебя из этого… — Она осеклась. — Из этого тупика.
Марьяша, пожалуй, могла сказать более определенно — «из чего»… если бы снова вышла из себя.
— Я бы никогда тебе этого не сказала… потому что не люблю типичных вундеркиндов. А ты — не типичный вундеркинд. И я никогда не хотела сделать из тебя такую публичную надежду школы. Хотя могла. Тебя бы тащили, на ручках носили бы… до медали бы дотянули. Как тебе роль «великой надежды»?
— Не очень… — честно признался Кит.
— Вот-вот, директор со мной согласился, и мы приостановили этот процесс, — сказала Нонна.
«Надо же!» — еще немного удивился Кит.
— Как ты понимаешь, это большой секрет, — добавила Нонна.
Надо думать!
— Я очень хорошо знаю, на что ты способен, — сказала Нонна.
И это Киту уже растолковали по полной программе сто лет назад.
— И я вижу, что по натуре ты не типичный «ботаник», и если дать волю твоему самолюбию, то лет через пять, из тебя выйдет совершенный интеллектуальный киборг, презирающий всех и вся.
А вот такой прогноз был для Кита новостью.
— И сейчас ты на распутье… и я, представь себе, не знаю, что делать… — Нонна вдруг снова осеклась, и глаза ее словно потухли.
Она сделала глоток кофе, подумала. И стала вдруг говорить очень тихо, очень доверительно:
— У меня когда-то был очень близкий друг… он был во многом похож на тебя. Очень талантливый математик. И такой же отъявленный пофигист, как ты…
Вот оно! Есть и вправду в мире людей вещи и явления, которые нормальным литературным языком ну никак не назовешь!
— Таким пофигистом и остался… — Нонна почему-то говорила все тише, все глуше. — До конца школы все было вроде бы нормально. Школа его тащила в математические гении… Мама с папой убеждали, что он — прямо супергерой. А потом вдруг, после школы… полный срыв… Он стал наркоманом… В конце концов повесился… Накануне своего двадцатилетия.
Кит сидел, будто влипнув в стул, и не то, что свой сок пить, вздохнуть-то боялся. Что-то жуткое накрыло его вдруг — такое, с чем он еще не имел дело ни в каком самом темном подвале…
Нонна Николаевна опустила глаза, потом снова подняла взгляд на Кита. И Киту совсем не по себе стало. Казалось, Нонна Николаевна силится перетерпеть приступ сильной боли.
И она вдруг сказала:
— А я, между прочим, его очень любила… Первая любовь, представь себе…
Киту показалось, что в глазах Нонны Николаевны собираются слезы — и уже блестят, блестят… вот-вот прольются.
— Меня мама с папой не убеждают, что я супергерой… — вырвалось у Кита, словно только такие слова и могли успокоить Нонну Николаевну.
— Я знаю… и это радует… — улыбнулась она.
Несколько мгновений они молчали.
— …И я ничего не могла сделать, понимаешь? Ничем помочь не смогла, — вдруг едва слышно добавила Нонна Николаевна и вдруг сразу же спросила… без всяких-таких взрослых усмешек. — Может, ты влюбился, а? Поэтому и голова не на месте… У тебя самый хороший возраст для первого взрыва…
— Какого взрыва? — не понял, но слегка вздрогнул Кит.
От всей этой обстановки, от такого разговора с завучем он растерялся никак не меньше, чем от первого знакомства с князем, его сестрой и всем прошлым веком вместе взятыми.
— Атомного… Сердечного, — улыбнулась Нонна Николаевна и… и резко сжала и разжала кулак прямо против своего сердца.
Кит попытался разобраться в себе. Ленка Пономарева?.. Только теперь он скорее ненавидит ее от всей души, чем… это… того… И вообще, не до Ленки, когда княжна Лиза погибает… вот-вот разобьется насмерть на своем аэроплане, подбитом какими-то неизвестными гадами! А он тут сидит и апельсиновый сок спокойненько попивает! И тоже ничего не может сделать…
Нонна Николаевна что-то заметила.
— Что-то случилось, да? — тихо спросила она. — Извини, что лезу тебе в душу. Но момент, по-моему, критический. Дальше так не может продолжаться…
Да, момент, похоже действительно наступил критический. «Момент истины» — так его вроде называют… Надо было что-то срочно делать. И опять не просто так вскочить и побежать: надо было что-то делать разом со всей жизнью.