Кто же такие эти «устюжане»?
Упоминаемый в летописи начала XIII в.[35] Устюг тянул сначала к Ростову, а с 60-х гг XIV в. — к Москве. Несмотря на долголетнюю связь с княжескими центрами, военно-служилое землевладение на Устюге, видимо, не сложилось. Одной из причин этого были, вероятно, природные условия лесистого края, малопригодные для развития пашенного хозяйства.[36] Основную роль в Устюжском крае играло, по-видимому, промыслово-охотничье хозяйство, что консервировало старинные общинные отношения.
Устюг никогда не был самостоятельным княжеским центром. Феодальное землевладение на Устюге почти не упоминается в источниках. В своих духовных грамотах великий князь Василий Дмитриевич говорил о селах и деревнях, приобретенных в непосредственной близости от Устюга.[37] Прежние владельцы этих сел — боярин Федор Свибло и служилые люди Тутолмины, владевшие землями в Переяславском уезде и Пошехонье.[38]
Великий князь Василий Васильевич завещает своей вдове к ее куплям Левонтьевскому, Пятницкому и Вондокурье «свои села» Машенское и Дымкову сторону с «присельем». Судя по карте, Пятницкое поселение на Сухоне — в непосредственной близости от Устюга, Вондокурье — тоже на Сухоне, примерно в 40 км ниже Устюга. По-видимому, это приречные промысловые села, ставшие дворцовыми землями. О служилых людях, устюжанах, сведений в источниках нет: ни в разрядах, ни в летописях. Можно сделать вывод, что сколько-нибудь значительного служилого землевладения на Устюге не было. О характере тамошней местности говорит более поздняя (1517) жалованная грамота великого князя Василия Ивановича троим братьям Лукиным и Ромашке Фролову на «лес дикий старый, липовое раменье в Вондокурской волости с правом лес сечь, и дворы ставить».[39]
Однако сами «устюжане» как таковые проявляют большую активность. Об этом свидетельствуют как местные, так и общерусские летописи. Так, Уст. летопись под 1262 годом упоминает вече, на котором устюжанам «добил челом» ясащик Буга, которому угрожала расправа.[40] Легендарные детали известия не исключают достоверности основного факта — дееспособности и активности устюжской вечевой общины. Когда в 1398 г. на Устюг напали новгородцы, осадили город и потребовали откупа — «копейщины», они имели дело с «устюжанами», а не с княжеской администрацией. В апреле 1446 г. Устюг подвергается нападению казанских татар — устюжане отбиваются самостоятельно, без участия княжеских воевод (во всяком случае, последние не упоминаются, что может свидетельствовать об их. отсутствии или незначительной роли в обороне города).[41] Устюжане были втянуты и в межкняжеские усобицы. Они оборонялись в 1435 г.[42] от Василия Косого, но против Шемяки в 1450 г. «щита не держали».[43]
Все это свидетельствует о большой жизнеспособности и активности устюжской городской общины. Именно она, по-видимому, была инициатором тех походов устюжан, в которых не упоминаются княжеские воеводы, а в походах княжеских воевод она была организатором земского ополчения. Итак, «устюжане» похода 1462 г. — это, скорее всего, земские люди, поднятые по призыву великого князя.
Второй частью войска, идущей в поход 1462 г., являются «вологжане». Как и Устюг, Вологда не имела собственной княжеской традиции. Еще во второй четверти XV в. она была пограничным спорным пунктом между Новгородом и великокняжескими землями. Первым вологодским князем был Василий Васильевич в короткий период 1446–1447 гг., до своего возвращения на великокняжеский стол. Второй раз Вологда получила своего князя в лице Андрея Меньшого по духовной грамоте великого князя Василия Васильевича в 1462 г.[44] Еще несовершеннолетний (10 лет) князь, по-видимому, не поселился сразу в Вологде — никаких признаков его деятельности до конца 60-х гг. нет. Нет и признаков сколько-нибудь заметного атрибута княжеской власти — служилого землевладения в Вологодском уезде; по-видимому, оно стало появляться только при князе Андрее. В своей духовной (1461) он упоминает «села и деревни за моими детьми боярскими с моим серебром…», такая формулировка свидетельствует, на мой взгляд, о начальной стадии оформления служилой вотчины — она еще не полностью отпочковалась от земель, тянущих непосредственно к князю. Но служилое землевладение в Вологодском уезде не укоренилось: дети боярские с Вологды в XV в. неизвестны ни летописям, ни разрядам.
Немногочисленный сохранившийся актовый материал не содержит почти никаких сведений о местных светских вотчинниках. Дошедшие до нас монастырские акты говорят о землях и пустотах, затерянных в лесу,[45] и оставляют впечатление малолюдности уезда.
35
36
По словам Герберштейна, хлеб здесь редок, «его почти нет» (