Они проспали до полудня, не сменив положения. В целом более суток их не было в реальном мире. Мизинчик начал нервничать, как бы они не погрузились в летаргический сон. Сколько он ни заглядывал, Гоша по-прежнему крепко прижимал Ваську к себе.
– Сиамские близнецы, – бурчал Мизинчик и выходил за дверь.
Свой план он частично привёл в исполнение, пользуясь всеми связями сразу. Когда он пытался нужным людям растолковать, что ему надо, они не сразу понимали и объясняли ему, что расписать в ЗАГСе – не вопрос, в любой день без проблем, но существовала маленькая загвоздка. Кто-то должен был поставить подписи под актом бракосочетания, и уж точно не Мизинчик. С него требовалось одно – привезти жениха с невестой, а уж печати в паспорта проставить несложно. Все документы уже подготовили, а эти двое спали, но будить их ни рука не поднималась, ни голос не повышался. Приходилось ждать, сидя на кухне. Почти все запасы из холодильника Мизинчик уничтожил.
– Проснутся и помрут с голода, – вздохнул он и поехал в магазин, оставив «детей» одних, но под бдительным оком Федьки, который дежурил у забора.
После сумасшедшей ночи у мужика сдали нервы, и он целый день поправлял здоровье, скупив в аптеке у дяди Коли весь запас самогона. Мизинчик его не трогал, потому что сам хотел присоединиться. Слишком тяжело давались воспоминания. От каждого мгновения боль, словно ножом по сердцу.
Васька, как почуяла, что стража исчезла, и зашевелилась. Глаза открылись, и комната поплыла в медленном хороводе. В окно светило солнце, а за спиной в полную мощь работала печка. От её жара девушка плавилась.
«Я не сплю? – нахмурилась она, осторожно дотрагиваясь до тяжёлой руки на талии. – Или сплю? Как-то очень реально хочется в туалет».
– Проснулась? – шепнул знакомый голос. Горячее дыхание прошло сквозь затылок. Рука на талии немного сдвинулась.
– Вроде.
– Можно тебя попросить?
– О чём? – нахмурилась Васька.
– Не надевай больше это платье, – сдавленным голосом произнёс Гоша. При свете дня оно полыхало огнём и возвращало назад, в ресторан. – Не могу тебя потерять.
– Мне оно тоже не нравится. Пойду сниму. Отпустишь? – спросила Васька, нежно погладив его напряжённую руку. – Ненадолго. Мне надо в ванную.
– Конечно, – он освободил её из объятий, позволив сесть на кровати и спустить ноги. Глаза закрылись, а платье всё равно просачивалось сквозь сомкнутые веки.
– Боже, как всё вращается. Меня сейчас стошнит, – прошептала Васька, с трудом поднимаясь во весь рост. – Я сейчас.
Она прошла до комода, вытащила чистое бельё и, держась за стену, поплыла из комнаты. Ноги разучились ходить, подгибаясь на каждом шагу и дрожа. Дорога из пяти шагов превратилась в бесконечность, а добравшись до цели и увидев себя в зеркале, Васька чуть не упала.
– В гроб точно краше кладут. Значит, я ещё жива, – она провела по бледному, помятому лицу, пытаясь разгладить кожу.
Впалые глаза смотрели мутно и настороженно. Всклокоченные волосы топорщились во все стороны. Губы высохли и потрескались. На общем фоне платье смотрелось издевательски ярко. Оно практически не помялось. Ослабевшими руками Васька принялась стаскивать его с себя, словно змея кожу. Голова кружилась меньше, зато голод скручивал желудок в узел. Во рту пересохло. Девушка вымылась под душем, почистила зубы и напилась воды из крана. В животе забурлило. Тело мгновенно покрылось мурашками, хотя было укрыто мягкими спортивными штанами из флиса и футболкой с длинными рукавами. Она расчесала волосы и выползла в коридор. Тут её и увидел Мизинчик.
– Васька, – воскликнул он, бросил сумку на стол и рванул к ней, обнял, приподнимая над полом, покачал из стороны в сторону, как большую куклу. – Живая. Тёплая…
– Х-холодная, – простучала она зубами. Эти объятия не согревали, но дарили сладостное ощущения детства. – Г-голодная.
– Буди Гошу. Я накупил всего. Господи, Васька, как же ты меня напугала. Не делай так больше. Не убегай от него, – сказал мужчина, осторожно ставя её на пол, словно она только-только научилась ходить и без конца падала, набивая шишки.
– Не убегу, – пообещала она, дрожа от холода.
– Суши волосы, одевайся теплее, поднимай Гошу и приходите на кухню. Всё ясно?
– Почти. Мизинчик…
– Что? – он отодвинул её от себя на расстояние вытянутой руки и внимательно посмотрел в запавшие глаза.
– Как ты меня терпел?
– Дурёха моя, я ж тебя люблю. А когда любят, то не знают такого слова. Я принимаю тебя такой, какая ты есть. Ты моя крёстная дочь. Единственная на всём белом свете. Иди, – Мизинчик развернул Ваську лицом к двери в комнату и легонько подтолкнул.
– Иду, – она вошла в комнату и смущённо замерла.