Реваз Утургаури
ПОКЕР С АЯТОЛЛОЙ Записки консула в Иране
И хитрили они, и хитрил Аллах, а Аллах - лучший из хитрецов! 47. (54)
ОТ АВТОРА
Мой отец родился и вырос в Тбилиси. В 17 лет он добровольцем пошел на войну. В 19 уже
командовал взводом разведки. Домой вернулся в 46-м с орденом и медалями, ему было всего 22
года.
После войны отец экстерном окончил школу, а затем филологический факультет ТГУ и получил
направление на работу в ЦК компартии Грузии. Находясь в аппарате ЦК, он курировал одну из
наших «мандариновых» автономных республик, но проработал на этом месте недолго. Скоро
умер Сталин, началась хрущевская оттепель, а с нею взятки. Взяток отец не брал и этим «дурным»
примером мешал жить другим. В результате его, как представителя молодых национальных
кадров, направили на учебу в Москву. Так в 1959 г. наша семья оказалась в столице. Отец окончил
Высшую дипломатическую школу МИД СССР и всю оставшуюся жизнь служил дипломатом. Он был
отличным профессионалом своего дела и очень жизнерадостным человеком.
Моя мама родилась и выросла в Москве. Во время войны она с друзьями тушила на крышах
немецкие «зажигалки», помогала в госпиталях. После войны окончила Московский институт
востоковедения. Встретив отца, поселилась в Тбилиси. Когда мы переехали в Москву, поступила в
аспирантуру и стала ученым. Всю жизнь мама посвятила Востоку. Она доктор наук, известный и
уважаемый в научном мире человек. У нее тоже веселый характер и потрясающее чувство юмора.
Благодаря отцу я стал дипломатом, благодаря маме — востоковедом.
Их личное мужество, проявленное еще в юные годы, цельность характеров, трудолюбие,
принципиальность, порядочность, чувство юмора служили мне примером.
Отец меня очень любил и гордился моими успехами. Мама любит и гордится не меньше, но при
этом постоянно мной недовольна. Она до сих пор считает, что ее сын обязан добиться большего.
Чтоб не расстраивать маму, я очень стараюсь и, как правило, выполняю ее строгие наставления.
Тем не менее услышать мамину похвалу мне довелось всего один раз. Это случилось недавно, на
55-м году моей жизни. «Молодец», — наконец-то сказала мне мама, не уточняя, правда, к чему
это относится.
Мои любимые старики потратили жизнь, чтобы сделать из меня человека. Эту книгу — отчет о
части проделанной работы — я посвящаю им.
ДИПЛОМАТЫ
На девятнадцатом этаже высотного здания небольшой кабинет c окном на Смоленскую площадь.
В кабинете шесть человек. Трое из них, молодежь, скрипят перьями, трудятся. Это Костя Шувалов, Саня Балакин и я. Мы переводим огромнейший текст, который из номера в номер на трех
разворотах печатает «Джомхурие эслами»{[1]}. Он называется «Краткая позиция Исламской
Республиканской партии Ирана». Наши начальники не умеют читать по-персидски, вот мы и
корячимся.
Костя Шувалов, умница, свободно владеет пятью языками, уже работал в стране, дело знает
блестяще. Мы с Саней у него учимся.
Костя, что такое «ходжат оль-эслам»?
Костя объясняет подробно.
А «ходжат оль-эслам валь-мослемин»?
Костя не ленится и говорит.
За окном капает дождик. Осень, 1981 год. Два года назад в Иране свергли монарха, победила
исламская революция, к власти пришло духовенство. С чем это едят, неизвестно.
Почему она победила, если в ней не участвовал пролетариат? Как это — там его нет? А кто же
тогда — народ?! Темные массы верующих? Исключено! Попы?
Безобразие! Кстати, где иранские коммунисты? Есть там вообще кто-то из наших?!
Вопросов по поводу революции было много. На них, как ни странно, имелись ответы. Для этого
надо было шире раскрыть глаза. Но эти ответы не вписывались в доктрину. В таких случаях глаза у
нашего руководства не раскрывались.
Кто-нибудь может толком сказать, что это за революция?!
А шут ее знает!
Есть от нее хоть какая-то польза?
Есть, американцев прогнали.
Вот видите, значит, она — антиимпериалистическая!!!
На том и сошлись.
Хотя, погоди, если она антиимпериалистическая, то почему у них лозунг «Смерть СССР!», ведь мы
же — оплот угнетенных планеты?!
Так (или почти так) размышляет наше начальство. Нас к этому процессу не привлекают — молодые
еще. Поэтому мы скрипим перьями молча и на свой страх и риск, не всегда согласуясь с
доктриной, изучаем новое историческое явление конца ХХ в. — победивший в одной отдельно
взятой стране ортодоксальный ислам.
Кроме нас в кабинете присутствуют три дипломата в чинах и со стажем. Они, естественно, такой
ерундой, как газетные переводы, не занимаются. Двое из них уже около часа ведут серьезную
беседу о посадках на дачном участке различных плодоовощных культур, третий спит, сладко
хрюкая и пуская слюну. Один из беседующих, бывший генконсул в Бомбее, служивший до этого в
профсоюзе железных дорог, щедро сыплет латинскими поговорками. «Аквила нон каптат мускас!»
— и торжественно смотрит на младших коллег. Восток наложил на него отпечаток: периодически
он делает умную мину и говорит: «М-мда-а, это, я вам скажу, архисерьезный вопрос, это —
политический Тадж-Махал!» Еще он любит поведать о том, как пил водку с Раджем Капуром{[2]}. И
еще, как однажды решил проследить, куда отправился наш резидент. «Выехал он из
генконсульства, а я думаю: дай-ка поеду за ним. И поехал. Он почувствовал слежку, пытается
оторваться, а я не даю. Направо, налево, по переулкам, на красный свет — три часа мотался по
городу, ничего у него не вышло. Пришлось вернуться назад. Я тоже вернулся. Выходит он из
машины, таращит на меня глаза и говорит: «Виктор Иванович, так это были вы?!» А я говорю: «Да, это был я!»
Неизвестно, что именно резидент написал в Москву, но через месяц дурака отозвали. Он так и не
понял за что.
Его собеседник такой харизмой не обладает, но старается не отставать. Он был консулом в
Реште{[3]} и там набрался каких-то слов. «Я, это, как его, тоже умею, — говорит он в ответ на
очередную латынь. — "Ляхи, ляхи, иль аляхи!" Вот». Бывший железнодорожник растерянно
замолкает — неисчислимы великие тайны твои, о Восток!
Храпящий у стенки третий товарищ недавно вернулся из Тегерана с должности зав. консульским
отделом посольства.
Добрейшей души человек, как большинство толстых людей. Он озабочен прокормом своей
многодетной семьи, другие проблемы его не волнуют. На службу приходит, как положено, в
девять, пару часиков спит, потом отправляется за колбасой{[4]}. На спинке стула остается пиджак, а
на столе рядом с чистым листом бумаги остро отточенный карандаш. Это свидетельствует о том, что владелец поблизости и вот-вот придет. Обычно он возвращается после обеда. Беседы на
дачные темы никогда не ведет, зато с ним можно поговорить о продуктах питания, детской
одежде, билетах в цирк. Начальство его не трогает, потому что бессмысленно: восточной
тематикой не владеет, языков, кроме русского, не понимает, в дипломаты попал из хозяйственной
службы.
То, что я описал, имеет название — иранский сектор Отдела стран Среднего Востока МИД СССР. Я
не вру, все именно так и было.
Теперь о непосредственном руководстве.
Их двое: завсектором и зам. завотделом. Они сидят в отдельном маленьком кабинете и друг друга
тихонько не любят.
Вы забрали из машбюро документы?
Да, Виктор Степаныч.
Считали текст, проверили опечатки?
Конечно.
Завсектором внимательно смотрит бумагу, потом визирует текст.
Теперь передайте на визу Николаю Василичу.
Я делаю шаг к стоящему рядом столу.
Николай Василич, Виктор Степаныч просил передать.
Присядьте.
Зам. завотделом внимательно смотрит бумагу.
Кто исполнитель, вы?
Да, Николай Василич, но Виктор Степаныч уже подписал.