— Муж так и подумал, будто выпустили его, разобравшись в документах. Но, даю слово, к ним никто не прикоснулся. Я тоже ничего Не сказала. Мужчины на таможне галантны и щедры. Мы и потом с ними приятно проводили время, и никто о том не пожалел, наоборот вспоминали с восторгом. Васю тоже старались не тормозить особо, на многое закрывали глаза. Но… Всего не предусмотришь. Твой отец разозлился на водителей. Троих за пьянство уволил. Гаишники остановили все три фуры. Шоферы надрались до визга. Нет бы извинились, попытались бы уладить ситуацию, ежи с кулаками набросились на ребят. Те досмотрели груз и доставили фуры на таможню. Ох, и досталось нам тогда! Вася чуть ли ни чокнулся. Но… Водители раскололись до самой задницы и с головой высветили отца. Мы с тобой были на Канарах. Все, что я там соскребла, пришлось выложить и еще добавить. Грозил реальный срок за контрабанду, и немалый! Хорошо, что я прилетела вовремя. Уголовное дело на мужа уже раскрутили на полную катушку. Мать ничего не хотела слышать, а уж помочь зятю вовсе не собиралась. Уж как только ни ругала! Меня в упреках утопила, что вышла замуж за придурка и неудачника, советовала развестись с ним, пока не поздно. Уж чем ни грозила мне. И все же я вытащила Васю! Чего это стоило, знаю только сама. Прошла через все круги ада, через групповуху и унижения, через такой позор, какой никому не снился. Жизнь тогда показалась мне падением в бездонную, черную пропасть, из какой не вырваться и не вылететь ни одной живой душе. Тогда я впервые прокляла свое рожденье. Ведь имея семью, осталась наедине с бедой. Ведь ни подсказать, ни помочь, ни поддержать было некому. Я боролась за Васю одна. А это, сынок, очень трудно, — полились невольные слезы по щекам. Женщина их не почувствовала и не заметила.
— Твой отец тогда понял все. Он вернулся домой из следственного изолятора весь избитый, черно-синий, опухший до неузнаваемости. Следователь, видно, озверел вконец. Водители признали все, дали показания, какие устраивали следствие. А твой отец упорствовал и мог поплатиться жизнью. Я этого не пережила бы и помогла насколько хватило сил и ума. Но… За это получила презренье всюду и прежде всего в своей семье.
— За что? — возмутился сын.
— Мой спасательный круг не устроил никого. Мать отвернулась, поняв все без слов. Да и слухи до нее дошли быстро. А твой отец, придя из следственного изолятора, ложился спать отдельно и даже не подходил к моей постели, стал брезговать мною как женщиной, отказался от меня как от жены, молча и без объяснений. Они были уже излишни. Я сама все поняла. Но, оттолкнув от себя, он буквально бросил меня в руки других мужчин, демонстрировал на глазах у всех полнейшее равнодушие и пренебреженье мною. Это сразу было замечено. Что оставалось делать? — горько вздохнула Анжела и, помолчав, будто вспоминая, тихо продолжила:
— Нет! Нас никто не пытался примирить, а дело стремительно шло к развязке. И не надо врать, мы оба чувствовали финал. Мы уже не шли, а бежали к нему не в силах остановить развязку. Я устала от той жизни, мне надоело быть спасателем, на какого плюют со всех сторон, презирая его услуги и самого. И хотя другого выхода не было, все ж пыталась сохранить хотя бы видимость семьи. Но и это не получилось. Отец знал все. Ему со всех сторон жужжали в уши угодливые доброжелатели. Они нашептывали Василию о моей интимной жизни с высокопоставленными людьми, какие помогли приобрести в аренду гараж, купить автостоянку. Если бы не их помощь, Василию никогда не видеть бы всего этого. Но я помогла тем людям не увидеть многое. Но Васе было предпочтительнее прикинуться «лопухом», эдаким придурком. Вот он и сыграл в благородный гнев, увидев в моей шкатулке незнакомые украшения.
Анжела допила кофе. И, закурив новую сигарету, продолжила с усмешкой:
— Как просто изобразить из себя обманутого? И в то же время вылезать сухим из наручников и следственного изолятора, не заплатив никому ни гроша. Ведь он не мальчик, чтоб свалять Ваньку и поверить в торжество справедливости, о какой лопочут юнцы и шизофреники. Я в эти сказки перестала верить в день смерти своего отца. Он, как я потом узнала, действительно ни в чем не был виноват. И решения по своему делу не дождался совсем немного. Но своею смертью он очистил имя семьи, снял все подозрения и сам ушел чистым. То, что оставил нам с матерью, было заработано честно, и на те деньги никто не претендовал. Но это мой отец! Он был действительно мужчиной и неповторимым человеком. Недаром твоя бабка до сих пор его помнит и любит.
— Значит, есть за что! — откликнулся Андрей эхом.
— Твоему отцу далеко до него. Выйдя из-под стражи, он первым делом показал обществу, что меж нами оборвались все не только супружеские, а и человеческие отношения. Он бросил нас с тобой, воспользовавшись удобным случаем. Он даже не звонил целых полтора года, не интересовался тобой. Я уж не говорю о матери! Она оказалась во много раз хуже Васи.
— Мам! Но у нее не было номера нашего телефона! — напомнил Андрей.
— Сынок! У нее был номер телефона твоего отца. Да и я свой номер сменила далеко не сразу. Когда ты пошел в четвертый класс. Выходит, три года она ни разу нам не звонила. Да и потом не пыталась. Она слишком уважает себя. Любовь к нам — сплошные слова, как ненужная шелуха. Зачем оправдывать душу, в какой нет тепла? Она никого не любила, кроме отца, и прошла по жизни светской дамой, случайно угодившей в домохозяйки. И то лишь потому, что упустила время и не подыскала себе более подходящей партии.
— А моего отца она любила?
— Нет, Андрейка! Никогда! Она слишком часто и долго настаивала на нашем разводе и упрекала, что я вышла замуж за мота и неудачника. Лишь в последний год о том замолчала.
— А как же отдала ему брошку?
— Ее с собой в гроб не возьмешь. Но главное не в том. Она этим наказала меня, за легкомысленное отношение к сокровищу. В глубине души мать думала, что именно этой брошью скрепит нашу семью. Верила, что такое состояние никто не решится упустить из рук. Но мать просчиталась и потеряла все. Уж лучше б она оставила брошь себе. Хотя тогда была бы порвана последняя нитка, связывающая нас с Васей.
— Как так? — не понял сын.
— Да если б не та брошь, посмела б я просить помощь у твоего отца? Да ни за что в жизни! А так и он, и я прекрасно понимаем, что отказать мне, он не имеет права. Потому как сокровище моей семьи в миллионы раз перекрывает веж его подачки. И пусть он не брюзжит-и не жалуется тебе! Мы с ним ведем свою давнюю игру, кто у кого больше откусит. Как понимаешь, он дает нам и помогает не из милосердия и доброты. И ты тут ни при чем. Все куда банальнее и грубее. Кто из нас с ним большая сволочь, рассудит только Бог. Поверь! Я надеюсь только на Его, самый праведный, суд.
— Мам! А ведь бабка иногда звонит отцу. Я несколько раз слышал.
— Сынок! Да в том и не сомневалась. Эти своей выгода никогда не упустят. Они именно из-за этого не рассорятся. Слишком похожи. Но, знай, просто так никто из них плечо не подставит и не поможет в лихую минуту. Они роднятся и разводятся, рождают и умрут, когда увидят в том свой навар!
— Ну, это круто! — отозвался Андрей.
— Ты помнишь, я рассказывала тебе о Тишанском, ну, старик, какой меня доставал. Я твоего отца попросила помочь, чтоб поговорил с тем дедом по-мужски. Вася отказался вступиться, сказал, что не знаком и вообще не желает ввязываться в эту историю. Что тому старику нужно от меня защититься. А ему, Васе, не с руки быть громоотводом. Но на самом деле, он сбрехал. Не захотел помочь на халяву. Вот если б я предложила бы ему презент за услугу, твой отец, поверь на слово, давно бы вырвал жабры у старика, заглушил бы, погасил его. Понятно? К тому же он знает, видел мою «кубышку» и все ее содержимое. Неважно, как все это у меня оказалось. Василий прекрасно разбирается в подобных вещах и знает точную цену. Потому, горит зуб. Но у меня ни отнять, ни выпросить. Живя с мужем и матерью, стала похожей на них! И, хотя давно не ношу украшений, расставаться с ними не собираюсь ни за что, — усмехалась Анжелка.
— Мам! А зачем они, если не носишь?
— Они? Это моя уверенность, мой канат в завтрашний день. По нем доберусь, куда угодно, добьюсь всего, чего захочу. Для меня нет недосягаемого и невозможного. Твой отец просчитался и конечно уже много раз о том пожалел. Я не беднее его. Но стала бережливее и хитрее.