Господи, а чего только стоят ее губки! Такие мягкие, ласкающие, пухленькие, красивые… И сколько раз я за этот месяц мечтал о том, как мы будем целоваться, как она будет спускаться ниже и ниже, пока не дойдет до ремня, как она будет расстегивать его, закусывая нижнюю губу. А потом… Фух.
Выдох. Спокойствие.
Я ужасен… Думать такое о лучшей подруге, наверное, истинный грех, который я никогда не искуплю. Даже когда в последнее время у нас был секс с Ликой, мой мозг, напрочь подставляя меня, подкидывал картинки совершенно другого содержания. Я пытался пресекать такие поползновения, но все думал и мечтал, не в силах сопротивляться.
Однажды нечаянно назвал Анжелику Настенькой. Девушка на меня тогда так разозлилась, что быстро собралась и уехала. Быстрее, чем если бы мы «поссорились», или она бы обиделась. Упоминание подруги всегда раздражало ее, а тогда я в этих упоминаниях почти и не сдерживался.
Это был практически конец наших отношений. И меня больше волновало не то, что я почему-то думаю о другой девушке, а то, что с МОЕЙ девочкой, с МОИМ любимым Кобренком я буду нежнее, заботливее, лучше. Что буду заботиться так, чтобы никакая проблема не смогла ее коснуться.
Стоит признать, я всегда так думал о Мелентьевой, но только в последнее время начал замечать активизацию своих мыслительных процессов, а отсюда проснулось и влечение, и желание быть с ней в отношениях. Мне не нужна одна ночь. Я хочу, чтобы их было много.
Вместо того, чтобы побежать за Анжи, как делал после каждого конфликта, я первым делом позвонил малышке и спросил, как она там. В три часа ночи.
Ее сонный недоумевающий голос тихо произнес:
— Алло? Жень? Что-то случилось?
— Захотелось поговорить с тобой. Ты против?
— Нет, только подожди. Я сейчас.
— Угу.
Послышался стук — девочка положила телефон на стол, а сама упорхнула за халатиком. Я знал, она не заставит меня долго ждать и уже сейчас прибежит обратно. И не ошибся.
— Соболюш, я тут. — Уже чуть бодрее сказала она. — Так что такое?
— Ничего. Мне просто не по себе… Как у тебя дела?
— Все хорошо.
— Ты дома?
— Да, конечно. Тебе плохо?
— Мне хуево, детка. — Ответил, не стесняясь. — Очень плохо. — Выразился уже культурнее. Она молчала, будто ждала, когда скажу ей что-то еще, а я мечтал о ее объятиях и улыбке. Хотя вру… Не только об этом. Еще о поцелуях.
— Приезжай ко мне. Хочешь? — Нежный голосок подрагивал. Только сейчас понимаю: ее, наверное, смутил бы мой неожиданный ночной визит, но тут Настя предложила провести время вместе сама. И мне, как какому-то побитому зверенку, хотелось просто прижаться к груди и не отходить от моей девочки никуда. Никуда не отпускать, никому не отдавать.
И я поехал.
До сих пор вспоминаю, как она встретила меня в махровом халатике, потому что у нее в квартире было холодно, и как после просмотра фильма мы с Кобренком разыгрались. Маленькая убегала от меня, а я догонял и валил на диван. Нависал над ней и смотрел в удивленные, но игривые глаза.
Еще с большей силой осознал, что именно она возбуждает меня сильнее, чем все остальные женщины мира.
Ее грудь, совсем недавно прижимающаяся ко мне, ее еле касающиеся моего тела ручки, уже доводящие меня до исступления. До тесноты в джинсах. Казалось, если бы девочка хоть на миг дольше провела со мной, я бы схватил ее, прижал к себе и целовал-целовал. Мучительно. Долго. Страстно.
Стянул бы с нее эту чертову майку, расстегнуть ширинку и пуговку на джинсах, залезть в трусики и, целуя, ласкать ее до пика. Услышать ее сладкие стоны, увидеть лицо моего Кобреночка, всю ее, мою вредную Настеньку, наполненную желанием стать моей.
Выдох. Успокойся. Ты не должен о ней так думать. О ком угодно, только не о ней.
— Симпатичная она, конечно… — Довольно громко вздохнула Дина, покачав головой.