- Дело есть небольшое. - Федор сложил руки на груди и продолжал: - Известно мне, имеешь знакомого почтальона в Житомире. Так следует узнать у него, когда из губернии в Новоград - Волынский почтовым вагоном будут перевозить деньги. Конечно, возят ежедневно, но следовало бы знать, когда везут большую сумму.
Отец Леонтий сразу понял, что к чему. Атаман встретит поезд, остановит, ограбит почтовый вагон - и ищи ветра в поле.
Однако какую выгоду от этого ему, обычному бедному сельскому священнику? Так и подумал - бедному... А в почтовом вагоне можно взять большие деньги: из губернии везут плату местным чиновникам и еще военнослужащим Новоград - Волынской гарнизона - словом, кругленькая сумма. И что-то из нее должно попасть в село Высокая Печь, только для церкви, ведь надо заново позолотить иконостас, отремонтировать притворы, купить свечи...
Думая так, отец Леонтий лицемерил сам перед собой. Точно знал ни копейки не даст на ремонт и позолоту, пусть о церкви заботятся сами прихожане, второй год, как установлен твердый продналог, имеют и хлеб, и к хлебу, так почему бы не скинуться на ремонт святого дома?
Пошевелил переплетенными на груди пальцами и решил: идти напролом в таком деле негоже, надо вокруг да около, тогда и уважение у других заслужишь, тоже что-то получишь. Поэтому и ответил неопределенно:
- Кого-то на почте в Житомире действительно знаю, но дело сложное и неопределенное. К тому же, захочет рисковать почтальон даром?
- Не даром, - впервые открыл уста Таракан. Отца Леонтия как кольнуло что-то: у мрачного, крепкого, какого-то приземленного атамана голос оказался чрезвычайно высоким, почти мальчишеский. Это настолько контрастировало с грузноватым Таракановым телом, что отец Леонтий машинально, словно отгонял дьявола, перекрестился. - Да, не даром, - повторил Таракан. - Почтальону заплатим, и неплохо.
Однако отец Леонтий знал наобещать можно все, что угодно, а потом можешь жаловаться разве что в небесную канцелярию... Вон вся Советская власть с ее ГПУ, милицией и Красной Армией ищет Таракана и найти не может, а что же сделает бедный сельский священник или же рядовой губернский почтальон?
Так и сказал Таракану.
Таракан взглянул исподлобья враждебно, но отец Леонтий выдержал этот взгляд, а почему не выдержать: ведь он не из его компании и нисколько не зависит от Таракана - посидели, поговорили, не договорились, и до свидания, счастливого пути...
- Что же вы хотите?- Наконец спросил Таракан недовольно.
- Сто рублей золотом мне и сотню почтальону, - пошел напролом отец Леонтий.
- А у вас губа не дура, - криво усмехнулся атаман. - Однако могли бы иметь гораздо больше. Речь идет о справедливом проценте с добычи.
Но отец Леонтий не позволил обмануть себя.
- Курица по зернышку... - заявил невозмутимо и побарабанил пальцами по столу, словно демонстрируя, как делает эта глупая курица. - Или, если хотите, лучше синица в руках, чем журавль в небе.
- Ну ладно, - сказал атаман совсем другим тоном. - Будут тебе, отче, двадцать червонцев. Передам через Федора. На следующей неделе.
- Вот на той неделе и выберусь в Житомир, - пообещал отец Леонтий. - А теперь прошу к столу. - Он поднялся первый, потому что шел из соседней комнаты приятный запах тушеной рыбы, и Меланья заглянула в зал, подавая знак, что обед готов.
Отец Леонтий вежливо пропустил гостей в столовую, сам остановился на пороге, осматривая стол, и остался доволен. Меланья, хотя всю жизнь прожила в Высокой Печи и не побывала даже в Житомире, знала свое дело в совершенстве: белая скатерть, серебряные рюмки и запотевший графин с квасом. Не говоря уже о графине с водкой. Не обычную двухлитровую бутыль, которой украшают свои праздничные столы даже самые его прихожане, а хрустальный графин с большой резной пробкой. Этот графин отец Леонтий приобрел в Житомире на толкучке у какой-то бывшей чиновницы или дамы - у которой водились когда-то такие вещи, как у губернских чиновников?
Отец Леонтий скорее по привычке, чем через душевную потребность, начал читать молитву - скороговоркой, харазматично поднял руку и хлестким крестом благословил трапезу, одним глазом наблюдая, как брат, не дождавшись конца молитвы, потянулся к хрустальному графину.
Они выпили по рюмке крепкой действительно душистой калгановки, закусили студнем и свеклой с мелко покрошенным чесноком и орехами, приглушили голод и, прежде чем начать застольную речь, отец Леонтий поинтересовался:
- Как калгановка?
- У тебя плохой не бывает, - подтвердил Федор.
- Двойного перегона. И где вы хотите встретить тот поезд? - Вдруг спросил у атамана.