Таракан повернулся на бок, сорвал стебелек и, пожевав, почувствовал во рту горечь. Так всегда и всюду - горькое и сладкое, приятное и ненавистное - все переплелось, и не знаешь, когда закончатся беды и выпадет удача.
Если с поездом сегодня все устроится, подумал, колесо фортуны, считай, начало крутиться в его сторону. Прошла изнурительная зима, когда приходилось скрываться у верных людей на диких хуторах, время от времени меняя дислокацию отряда, да отряда, а не банды, как называют их в красных газетах. Теперь он имеет три базы в окрестных лесах, одну совсем тайную между болотами, где и держит деньги и ценности, а не награбленные, как опять-таки кричат газеты, а экспроприированные. Наконец, чтобы были деньги, с деньгами можно заткнуть рот любому - молчи и поклоняйся. Правильно сказал кто-то: деньги не пахнут, мудрый был человек и предусмотрительный. Вот и сегодня им придется подстрелить не одного, чтобы завладеть почтовым вагоном, а кто скажет, что эти деньги будут пахнуть кровью?
Таракан снова улегся на спину и раскинул руки. Всегда перед серьезной работой надо отдохнуть и собраться с силами, а нападение на поезд - безусловно, работа тяжелая и опасная. Но что поделаешь: одним нападать, вторым - защищаться, так сказать, разделение труда, а разделение труда не отрицают даже большевики, шумят об этом на всех перекрестках.
Таракан мстительно улыбнулся: будут вам сегодня плохо, родные красные достойные, едете навстречу смерти и не знаете, что никогда не увидите мировой революции.
Атаман приподнялся на локтях и огляделся. В нескольких шагах притаились в канаве Грунтенко с Длугопольским - и здесь не расстаются, как будто связаны одной веревкой. Это немного раздражало Таракана. Петлюровцы, влившись в отряд, обязались выполнять все атамана приказы, но чувствовал при этом их скрытое сопротивление, или какое-то превосходство - по крайней мере, был не прочь, чтобы избавиться от них. Ранее все складывалось просто: напали на село или городок, постреляли красных, забрали деньги и ценности, ну и сиди тихо - пей водку, играй с деревенскими девушками, гуляй в карты - все ясно. А теперь пошли разговоры о вооруженной борьбе с большевиками, о создании самостоятельного государства - тьфу на это, не все равно, где сидеть антибольшевистское правительство, в Москве или Киеве, ему лишь иметь в Коростене кирпичный дом и магазин на центральной площади.
И на вывеске чтобы было написано: "Тимофей Мельник и К ° ".
Что такое " К ° ", Таракан представлял довольно туманно, говорили, компаньоны, есть сообщники, а ему хотелось личной власти, чтобы во всем уезде знали - магазин принадлежит только Тимофею Мельнику, а "К ° " просто так, для важности, ибо какая же это действительно фирма без многообещающего и какого-то таинственного приложения - "К °"?
Вот и сейчас у него " К °", не без раздражения подумал Таракан: слишком много компаньонов, начиная с этих петлюровцев и кончая Петькой - ездовым, каждому требовались деньги, каждый рассчитывает на свою долю.
А может, это и правильно: живи сам и давай жить другим, таков закон жизни. Однако давай как можно меньше, больше лишай себя, ешь вкусный кусок, а остальные пусть облизываются.
А неразлучных петлюровцев следует немного прижать. Решив так, Таракан уже без злобы покосился - на Грунтенка. Что и говорить, этот петлюровец для него находка - военный врач, говорят, может сделать сложную операцию, а это в их бурной и опасной жизни значит очень много. Вон Федору какой-то милиционер, отстреливаясь, попал в плечо, ранее - ищи хирурга, тайно привози на хутор, завязывай ему глаза, чтобы не знал, куда везут, а теперь все просто: Владимир Антонович сам вытащил пулю, сделал несколько перевязок - и Федор уже в строю, вон лежит где-то там, слева, в кустах на холме на железнодорожной насыпи возле "максима". У него сегодня едва ли не самая главная роль - дать несколько очередей по почтовому вагону, ошеломить, подавить возможное сопротивление, а затем следить, чтобы никто из охранников не сопротивлялся, и расстреливать всех, кто попытается выйти из поезда.
Кузнечик снова начала трещать, но Таракан уже не слушал его - услышав далекий гудок паровоза, встал и выстрелил из нагана в воздух: теперь все насторожены, и каждый знает, что именно должен делать, два дня обсуждали различные варианты, предусмотрев, кажется, все возможное и даже невозможное.