Они прошли "Континенталь", у которого стояло несколько извозчиков, и начали подниматься в театральный сквер. Навстречу шли двое щеголеватый мужчин в модных котелках и штиблетах с гамашами, они словно сошли со страниц старой " Нивы ", от них на версту веяло старорежимность и добродеятельностью - удлиненные английские бачки и закрученные вверх усы - чисто чиновники канцелярии генерал - губернатора или средние актеры театра Соловцова, и такие холеные, как будто не было революции, будто не прокатились по Киеву петлюровщина и деникинщина с их кровавыми ужасами. Щеголеватые молодые еще издалека заметили Наталью, лица у них сделались напряженными - сладкими - вдруг Олег Данилович поймал на себе взгляд одного из этих модных пижонов, удивленный и даже озадаченный; подумал, что могло так удивить донжуана, и сразу догадался - его внешний вид. Такая красивая женщина в зеленой шелковом платье - свежая и ароматная стеблиночка - повисла на руке какого-то рабочего в кепке и помятом хлопковом пиджаке... холеная девушка и пролетарий, с их точки зрения хам и мурло, проклятый гегемон, который посмел посягнуть на святая святых...
На мгновение, на одно неуловимое мгновение Олегу Даниловичу стало больно... Представил: если бы он шел в полковничьим мундире, смотрели бы почтительно и предупредительно. Но, подумал сразу, время этих дженджуров уже истек, и черт с ними. Ну, потанцуют сейчас в "Континентале" с пошлыми разрисованными шлюхами, покрасуются за столиками - новоиспеченные нэпманы. А может, не нэпманы, а просто вытащили из сундуков пиджаки и гамаши и только делают вид, что снова наступила их жизненная фаза...
В скверике перед театром чья-то заботливая рука разбила клумбу и засадила ее цветами - оказывается, не пропало бессмертное стремление человека к красоте: еще не зажили раны гражданской войны, еще не успели и черного хлеба наесться, а уже думают о прекрасном, и действительно, что может быть прекраснее буйства цветов - бархатных, разноцветных, нежных, снаружи невзрачных цветов, которые словно лукаво заглядывают своими глазами тебе в душу.
Олег Данилович посмотрел на Наталью и понял: ведь, он все же прав. Цветы, хотя и созданы, пожалуй, самим богом, все-таки уступают женским глазам - обычным, зеленоватым... Но эти глаза излучают неземной свет, странно, но и днем, когда нет яркого солнца, они ослепляют больше, чем солнечные лучи, обжигают, и одновременно в них можно смотреть всю жизнь.
Олег Данилович сказал об этом Наталье, может, немного грубовато и угловато, чем думал, но она поняла сразу, и свет из ее глаз полился еще ярче, ведь, это само счастье излучалось из них, и Олег Данилович решил: как мало иногда нужно человеку для счастье - сердечное слово, пожатие руки или просто одинаковый ритм дыхания.
Олег Данилович откинулся на спинку скамейки, держал Натальну руку в ладонях, поглаживал, ощущая ее тепло и нежность, эта нежность как будто переливалась в него, и он медленно и подробно рассказывал о знакомстве с Шубравским и шофером Григорием, о том, как Шубравский дал рабочую одежду и какие глаза были у Григория, когда отремонтированная машина тронулась с места.
Вдруг Наталья наклонилась и поцеловала ему руку. Олег Данилович устыдился и хотел отнять, однако не дала, целовала не совсем отмытые пальцы, ему сделалось горько от того, что посмел стыдиться их. Дал себе страшную клятву до окончания века помнить этот день и, что бы ни случилось, вечно любить эту женщину с русыми косами и зелеными глазами. Знал: жизнь изменчива и неустойчива, все может случиться за годы, им отведенные, возможно, они будут спорить и ссориться, все возможно, но он - человек чести, и этим все сказано... Просто в минуты душевной расхлябанности следует помнить этот предвечерний час в театральном сквере, зеленоватый свет Наташиных глаз и свои замазанные и обцелованные руки...
Олег Данилович закрыл глаза и почему-то вспомнил, как впервые попал именно в этот сквер, где так ярко цветут анютины глазки. Было это давно, родителей пригласил к себе профессор Меринг, здесь стоял его дом, далее - огромный сад, аллеи, оранжерея и виноградники, а на месте сквера - заиленный пруд с кувшинками и лягушками, они квакали и прыгали от него в зеленоватую воду, хотел поймать хоть одну, и мать оттянула его от воды - боже мой, как давно это было и мог ли он вообще существовать в матросском костюмчике и берете с синим помпоном?