***
Случилось это осенью 1959 года, в тот год по лагерям специальные комиссии разъезжали с немалыми полномочиями, профессиональных преступников искушали, предлагая в обмен на немедленное освобождение. Освобождали, невзирая на статьи, тяжесть совершённого преступления и длительность срока.
В тот период глава Советского государства Никита Сергеевич Хрущёв публично поклялся покончить с преступностью в стране, а через двадцать лет показать миру последнего преступника. Ради достижения поставленной цели не гнушался никакими методами и средствами. Арестантов отрёкшихся от криминала миловал, а упёртых беспощадно карал.
Никогда прежде криминалитет России не искушался так щедро, арестанты из касты воров в законе массово выходили на волю в надежде на новую жизнь, а оставшихся верными воровскому закону подвергали изощрённым репрессиям, практически приговорив к мучительной и медленной смерти.
В камерах бура отсутствуют часы, арестанты ориентируются по приметам, по солнечным лучам, случайно прорвавшимся в мрачные казематы через зарешёченное окошко. По движению на продоле, по остывающей печи, которую начнут топить лишь к вечеру.
В тот памятный для Максима день время приближалось к полудню, измученные голодом арестанты невольно притихли, прислушиваясь к звукам в ожидании обеденной баланды. Знают, что не смогут насытиться, лишь разбередят притупившийся голод, но все равно будут ждать, не в силах думать ни о чём кроме еды. Грохот бачков и звяканье металлической посуды, для арестанта сродни колокольному перезвону. Его так и называют: «Малиновый звон».
Бур, в котором находился Метла, был сравнительно большой, шестнадцать общих камер в расчёте на двадцать арестантов, а ещё одиночки и двойники. Притом, что наличие койко-мест в советских тюрьмах никогда не учитывалось при размещении арестантов. В камеру на двадцать мест могли запихнуть сорок, а то и все пятьдесят арестантских душ. Может не хватить воздуха, еды и воды в советской тюрьме, а места для арестантов в любом случае найдутся. Данный бур располагался при головной зоне Краслагского управления лагерей, сюда свозили за провинности из многих зон, притом не простых, а самых отъявленных злодеев, по меркам лагерного начальства.
Максим сильно замёрз, лежал, скрутившись калачиком в самом углу камеры, в надежде забыться глубоким сном, но сон к нему как назло не шёл, а на сердце странная тревога, предчувствие какого-то события, конечно же, плохого, хорошего Метла уже давно перестал для себя ждать. Невольно прислушивался к спорам картёжников, готовых сутками не спать, убивая время за любимым занятием. Уже пятый год пошёл с той поры, когда его чудесным образом вывезли на большую землю из богом проклятого Колымского края. За четыре года покатали по всему Гулагу, всю Сибирь исколесил, на Севере успел побывать, но в зоны не приняли, а где принимали, прижиться не позволяли, три-четыре месяца и снова на колеса в дорогу. Скоро год, как он в Краслаге, всё время изолирован, содержат в «буре». Причиной тому его личное дело, а вернее досье с выводами и рекомендациями от кумовьёв.
- Похоже, сегодня баланда задерживается, - заметил Максим, но ни с кем своей догадкой делиться не стал, а минут через пять на продоле вдруг забегали вертухаи, потом послышались голоса, среди них и женские, топот множества ног. Все разом притихли в камерах, было понятно, что это не баланда, какой-то иной движ. В дальнем конце барака стали отворять двери камер.
- То не баланда, братцы, то какой-то обход, – высказал кто-то из арестантов предположение, этим добавив интриги. Максим тоже поддался общему настроению, хоть и пытался изображать полную отрешённость.
Деревянные настилы-нары на день пристёгивались к стене, открывались лишь на время сна. Бедолагам приходилось спать прямо на грязном полу. Ночью выспаться не удавалось, от холода вынуждены были разогреваться упражнениями и зарядкой. Полчаса сна – десять минут козликом скакать, приседать, отжиматься. Днём приходится досыпать, но с оглядкой. Вертухай может вылить пару вёдер воды, особенно, если зэки его разозлят чем-нибудь. Естественно, что при обходе камер начальством, желательно никому не спать. Начальники устроят выволочку надзирателю, а тот потом отыграется на зэках за то, что подставили. Обход по камерам был необычно неспешным, это прибавляло любопытство и провоцировало споры. До их камеры добрались только через час, если не больше. Когда дверь камеры отворилась, в глазах рябить стало от множества лиц, как военных, так и в гражданской одежде. Максим принял сидячее положение, продолжая демонстрировать отрешённость, хотя глаза всё равно косили, любопытство было намного сильнее гонора. Вдруг он нарвался на знакомый взгляд, вора словно током шибануло, по телу пробежала дрожь, в лицо ударил жар. Из-за плеча одного из офицеров на него смотрели глаза Насти Орловской, которые он узнал бы из миллиона женских глаз. Всё, что происходило в камере, сразу ушло на второй план, сделалось неважным и несущественным. Вор не слышал того, о чём говорили уполномоченные мужи, не слышал вопросов, что задавали им арестанты в ответ, всё это для Максима было абсолютно неважно. Он смотрел в глаза Орловской, почему-то думая, что она его не узнала, не могла узнать. Из-за сумбура в голове исчезло ощущение времени и пространства. Чувства и мысли вора были в полнейшем смятении. Вдруг возникло множество вопросов, на которые не находилось ответов. Потом произошло невероятное, Орловская посторонила одного из офицеров, протиснувшись на первый план. Максим непроизвольно поднялся на ноги, ожидая от Насти вопроса. Заметил у неё на погонах звёздочки капитана. Зэки сразу притихли, не в силах оторвать взгляд от этой красивой женщины с глазами девочки подростка. «Быстро по службе продвигается, - мысленно отметил Максим. – Неудивительно с такой красотой».