Выждав какое-то время, Катерок незаметно для бригадников покинул рабочее место, добравшись до прорабской, подпёр двери, после чего неспешно облил стены горючкой вкруговую. День был жарким, самая середина лета, прорабская быстро занялась огнём, но так же быстро и тревогу в промзоне объявили. Выбив раму, вертухаи спасались через окна, но там их поджидал Олег Катерок с заточкой в руках. Одного успел тяжело ранить, пока общими усилиями не скрутили мстителя-террориста. Избили до полусмерти.
Следователь усомнился во вменяемости Бульбаша, назначил психиатрическую экспертизу. Очень удивился заключению о том, что подследственный Святочный Олег Владимирович полностью здоров и отдавал отчёт своим действиям. Прокурор требовал высшую меру, расстрел. Суд отказал по причине отсутствия трупов. Добавили уже отбытые им три года, общий срок, снова сделав в пятнадцать лет, из которых первые десять надлежало отбыть в строгой тюрьме.
Как только Олег Катерок закончил изливать душу гостям, дед Туляк принялся расспрашивать о делах на «рабочке». Ну, конечно же, ворчал, ко всему придираясь, уверен был, что вор уснул и его не слышит. Потому-то совсем неожиданными для него стали замечания Максима:
- Думаю, дед, ты свою корчаговскую юность вспомнил, - сказал вор, переворачиваясь на другой бок. – Знаешь, как лучше сделать, нехрен в «бункере» сидеть, на рабочку поднимайся, налаживай там движ, всем во благо.
- Могу и подняться, - хорохорился старик, - да разве ж кумовья меня пустят?
- Только не потому, что ты им угроза, просто побоятся, что умрёшь там за швейной машинкой, а им отвечать. Гибель на производстве корчаговца.
Старик не стал спорить, прилёг на шконку, но через какое-то время снова принялся доказывать Валере Жуку некоторые вопросы устройства взаимоотношений арестантов. Максим решил больше не вмешиваться, пусть парни сами спорят с дедом, отстаивая свои позиции.
Максим не был идейным консерватором по сути своей, по мировоззрению, если конечно дело не касалось воровских принципов, которые он всю жизнь исповедовал. Понимал, что только за счёт работы, возможно, расслабить «режимные гайки» в условиях строгой тюрьмы. Избавить арестантов от пыток голодом, посредством которого тюремные изуверы доводили людей до состояния безумства, превращая их в животных. Голод позволял тюремщикам манипулировать заключёнными, за кусок хлеба человек готов был совершить любую подлость. Голод провоцировал конфликты, ненависть, вражду и даже преступления. Находились исполнители любых прихотей тюремщиков, создавались спецкамеры, именуемые пресхатами, где арестантов подвергали изощрённым пыткам, унижениям, изнасилованию. Исполнители издевались над себе подобными, в то время как их кукловоды смаковали действо, наблюдая за происходящим через дверной глазок. Посредством пыток и издевательств арестантов склоняли к сотрудничеству с администрацией тюрем, заставляли отрекаться от друзей, от криминального сообщества. Вынуждали писать явки с повинной, признаваться в преступлениях, которых не совершали. Приобщали к физическому труду, делая из людей персональных рабов. Чем умнее тюремщик, тем изощрённее комбинации будет выстраивать, играя роль кукловода. Иногда эти комбинации походили на настоящие шахматные партии, где вместо фигур принимали участие живые люди. Хотя в целом большинство арестантов советских тюрем, так или иначе, всё-таки придерживались традиционных арестантских правил. Камер «гадюшников» было немного, примерно до трети от общего числа. Их контингент состоял из проигравшихся в карты изгоев, известных беспредельщиков, проходимцев всех мастей, вынужденных прятаться от арестантского суда под крылом у оперативников.
Зэки в тюрьмах вынуждены были заботиться друг о друге и защищать. Если становилось известно о том, что кого-либо из арестантов насильно отдали на растерзание беспредельщикам в пресхаты, в тюрьме поднимался кипишь, вплоть до бунта. С наличием работы появились дополнительные рычаги против беспредела тюремщиков, массовый отказ от работы грозил тюремному начальству серьёзными последствиями, вплоть до увольнения со службы. Глупо было не принять такого рычага, тем более фраерам, которые не обязаны следовать принципам воров в законе. Хотя не все могли рассуждать здраво, многие неспособны видеть дальше собственного носа, предпочитают жить одним днём. Нормальному человеку, не знавшему тюремных условий, сложно себе представить, до какого дикого состояния могут опуститься люди, утратившие всякое представление о чести и морали, отрёкшиеся от арестантских понятий. В камерах «гадюшниках» не существует никаких условностей, никаких ограничений, кто сильнее, тот и прав. Можно отобрать у слабого пайку, а где тюремщики запрещали грабить, там можно в карты обыграть. В «гадюшниках» не запрещено играть, ставить на кон пайку, даже собственную кровь. Проигравший вскрывал себе вену, сцеживал кровь в миску. Тот, кто выиграл кровь, жарил её на факелах, угощал жарким своих подручных. Подобное людоедство случалось в те годы практически во всех тюрьмах Советского Союза.