До окончания срока пребывания в карцере Максиму Метле оставалось уже менее двух суток, а казалось, что ещё целая вечность. Как ни привычен был человек к разным лишениям и страданиям, какой бы багаж и опыт не имел за плечами, но по-настоящему адаптироваться к суровым условиям карцера он никогда не сможет. Хочешь, не хочешь, а будешь отсчитывать минуты, часы, сутки, оставшиеся до выхода. Не на волю выходишь, а в тюремную камеру, но даже условия тюремной камеры, в сыром мрачном боксике карцера тебе представляются настоящей и желанной волей. Когда начинаешь отбывать выписанные тебе сутки карцера, конца этих суток вообще не видно, даже не хочется думать об этом. Трое суток отбыл, автоматически отмечаешь, что пятая часть мучений твоих пройдена. Затем четвёртая, третья и половина. После половины время пошло на убыль, ибо отсижено уже больше того, что осталось. Об угрозе продления кары помнишь, но особо не боишься, надеясь проскочить. После двух трети срока твой воспалённый мозг отмечает каждую мелочь. В основном от того, что больше нечем себя занять. Всё сотни раз обдумано-передумано, каждый сантиметр бокса изучен. Ты знаешь, в каком углу и сколько паучков проживают. Какие надписи имеются. Ты уже начинаешь считать, сколько кружек кипятка выпито. Сколько раз на унитаз сядешь, хотя по такой кормёжке больше раза в пять дней никак не получается. От этих подсчётов невозможно отвлечься, всё происходит автоматически. Ты постоянно наедине с собственными мыслями, со своими чувствами и ощущениями. В боксике вмурованный столик, пенёк-табуретка и пристёгнутая к стене нара-лежак, больше ничего. Ты и пустота. А ещё звуки с продола и из соседних боксов. Кого-то приводят, переодевают и шмонают. Кого-то, наоборот, освобождают, тот прощается со всеми, желая терпения и сил. А ещё межкамерные разговоры, в основном о куреве, которое непросто раздобыть. Пустые разговоры, сплетни, обсуждения слухов. Иногда истории о приключениях на воле, в том числе любовных, как же без них. Вот только долго поболтать не получится, если в карцере сидишь не летом. Воздух в боксах сырой и стылый, без движения начинаешь замерзать, необходимо приседать, отжиматься, прыгать и размахивать руками. На голодном пайке от холода и движения быстро таят твои силы, к концу двухнедельного пребывания в карцере начинает штормить. А к тому же сильнейший морально-психологический удар, если тебе вдруг объявляют дополнительные пятнадцать суток карцера. Когда все твои остатки сил практически исчерпаны. Когда физически и психологически выжат уже как лимон, тебе всё заново приходится начинать, такое очень сложно пережить и не пасть духом. С годами, конечно же, появляется опыт, в голове и в организме срабатывает своего рода таймер. Включаются дополнительные резервы, о которых ты даже не подозревал прежде. Становишься менее чувствительным к пыткам, менее впечатлительным. Но привыкнуть к ним всё равно невозможно, как и привыкнуть к пустоте вокруг тебя.
Подходит срок к концу, и ты уже мечешься по боксу, места себе не находишь, прислушиваясь к звукам за дверью. Можешь и в двери стукнуть, потребовать старшину корпусного, тебе кажется, что время вышло.
Максим Метла ко многому притерпелся и привык, но и годы дают о себе знать, покалеченное тело реагируют на холод, мучительно ломит в суставах и в пояснице. За двенадцать суток пребывания в карцере изрядно вымотался, сил не осталось, прохаживался, кутаясь в курточку, стараясь не израсходовать остатки сил и энергии. Ноги гудели от непрерывной ходьбы, опухали синеватым отёком. Более всего вор страдал от ревматизма, от которого не было спасения ни днём, ни ночью. Максим нашёл в себе силы пятнадцать раз отжаться от пола и тридцать приседаний сделать, после чего укутался в курточку, достав руки из рукавов и натянув воротник на голову. Попытался согреться, чтобы уснуть. Хотя бы на десять минут провалиться в дрёму. Уже засыпал, когда вдруг услышал за дверью множество голосов, среди которых один выделялся явным кавказским акцентом. Чувствовалось, что человек был нетрезвым, каким-то безбашенным и развязным. Каждое сказанное слово сопровождалось отборным матом и руганью. Отвечал на приветствия арестантов, проклиная тюремных кумовьёв и вертухаев надзирателей. Максиму стало любопытно узнать, что за ухаря привели в кичу.
- Успокойся, Тамаз, иначе придётся забить тебя в наручники, - пригрозили грузину сопровождавшие его вертухаи. – Бродяг разбудил, сейчас только три часа ночи. Проспишься, тогда и выскажешь претензии.