Сон словно рукой снимает. Соли улыбается почти хищно и бросается переодеваться в форму. Раньше ей приходилось работать официанткой в двух ресторанах, чтобы обеспечить брата и оплатить его школу, купить продукты, одеть его во что-то поновее обносков соседских детей. Но с тех пор, как поступила в Академию и стала получать стипендию, она смогла немного выдохнуть.
Пенсия их бабки никогда не смогла бы обеспечить семью из троих человек, даже с учетом пособия, которое ей платили за опеку над ними. К тому же она сама нуждалась в дорогостоящих лекарствах. Так что с того момента, как родители умерли, вся ответственность легла на совсем не готовую к этому Соли. Словно все мироздание было против нее. Против ее семьи.
Соли, уже одетая, смотрит на своего спящего брата. Он учится на программиста, и она чертовски горда этим негодником, который вытрепал ей все нервы. Бойл тихо выходит из комнаты, прикрыв дверь, и садится на крыльце дома, извлекая из кармана пачку ментоловых сигарет. Она начала курить давно, еще когда родители были живы, но с тех пор как их не стало, она редко брала в руки сигарету: они бы этого не одобрили.
Сейчас, когда воспоминания так внезапно нападают на нее, едкий табачный дым – единственное, что может помочь не погрязнуть в этом кошмаре, но в этот раз срабатывает не так хорошо, как обычно. Соли прикрывает глаза, но на обратной стороне ее век отчетливо проступают картины того самого вечера.
Стоит самая обычная ночь, тьму которой неприятным желто-оранжевым светом рассеивают городские фонари. Только они через окно освещают маленькую кухоньку в одном из районов столицы. Именно там молодая девушка копается в шкафах в попытках найти хоть что-нибудь для ночного перекуса. В школе популярна какая-то модная диета, так что днем она старалась не есть лишнего, но ночью не может сдержаться.
Так всегда бывает: ночь словно скрывает все поступки, которые человек мог бы назвать постыдными, она как мантия-невидимка – прячет от остального мира, что именно ты решила умять на кухне в полночь и в каком количестве ты планируешь это съесть.
Ночь ее завораживает. В маленьком палисаднике стрекочут кузнечики, и это единственный звук, который нарушает ночную тишину. Соли садится за стол с пачкой крекеров, которые удалось обнаружить в верхнем шкафу.
Забрасывая очередной крекер в рот, Соли совершенно не ожидает, что тишину ночи вскоре прорежет громкий крик, который не может принадлежать никому, кроме ее матери.
Он настолько громкий, что кажется сюрреалистичным. От него кровь стынет, а разум отказывается даже думать о том, что могло стать причиной такого пронзительного вопля.
Соли не помнит, что происходит с крекерами, не помнит, как бежит, преодолевая коридор, который впервые кажется настолько длинным. Распахнув дверь в комнату родителей, единственное, что она может сделать, – это замереть. Комната, которая раньше была образцом порядка, теперь перевернута вверх дном.
В центре всего этого хаоса, как будто в кадре из артхаусного фильма, лежит ее отец, смотрящий в проем двери пустыми глазами. Его стеклянный взгляд пронизывает Соли насквозь, черная кровь делает его похожим на трагического героя на сцене. Эта кровь повсюду. Его ослабевшие пальцы выпустили ружье, которым он не успел воспользоваться.
Звук упавшего на пол телефона словно удар в колокол. Соли поворачивается на этот звук. Телефон выпал из рук ее матери – шикарной блондинки, в горло которой сейчас впиваются клыки не зверя и не человека – настоящего дьявола.
Все это – лишь секунда. Больше Соли и не нужно. Ее отца не спасти, но мама? Может, хотя бы маму? Пожалуйста! Пожалуйста! Не забирайте у нее маму! Она не позволит!
Одно мгновение – и вот отцовское ружье оказывается в ее дрожащих руках: нет права на ошибку, у нее лишь один шанс. Мохнатое ухо поворачивается в ее сторону почти одновременно с лохматой головой. Чужие желтые глаза, светящиеся в оранжевом свете фонарей, смотрят прямо в душу. В них нет ничего человеческого, ничего, что Соли назвала бы чувствами.
Ее руки больше не трясутся. Прыжок. Оглушающий звук выстрела. Отдача. Тупая боль в плече. Тело с глухим стуком валится к ногам Соли. Желтые глаза зверочеловека смотрят на нее. Это была женщина возраста ее мамы. Пума. Это все, что Соли помнит. Она не запомнила, как подходила к матери, запомнила лишь свои руки на ее разорванном горле. Она пыталась надавить на рану, остановить фонтан, благодаря которому она сама вся оказалась в этой черной, словно нефть, крови.