Но дед Витя выпил. Не торопясь и не поспешая, мерными расчетливыми глотками, внимательно следя, чтоб ни единая капля не обронилась ему на подбородок. Когда же стакан опорожнился, дед Витя аккуратно поставил его на край стола и закусил малым ломтиком хлеба с колбаской.
Теперь все ожидали (и губернатор, кажется в первую очередь), что почетный гость, ветеран и инвалид, поблагодарит за угощение и потихоньку уйдет домой. Всё, что надо было знать о нем, они узнали от Артёма. Хотелось, конечно, и посмотреть на героя, о котором Артём так вдохновенно рассказывал, чтоб удостовериться — не перебрал ли он, не переборщил ли в своих похвалах. Они посмотрели и удостоверились (втайне решив, что всё ж таки переборщил), и на том их интерес к деду Вите пропал. Делать ему тут вроде бы больше нечего, тем более, как им казалось, хорошо выпивши.
Но дед Витя сам не ушел, а повернувшись к старику-немцу, вдруг почти в самый окуляр фотоаппарата и в грудь ткнул его посошком:
— А ты чего приехал? Воевал небось у нас?!
— Найн, найн! — похоже, без переводчика понимая деда Витю, замахал тот руками. — Нихт им Криег!
— Ладно тебе — нихт! — не отставал от него дед Витя. — ЭсЭс, поди?
— Найн — ЭсЭс! — еще пуще заволновался старик. — Их бин ейн инфантерист — пехота.
— Теперь вы все пехота, — подловил его на этой оплошности и невольном признании, что воевал, дед Витя.
Переводчики опять все путано пересказывали и сглаживали, чтоб слова деда Вити не слишком задевали иноземных гостей. Но те на этот раз поняли их правильно, только идти на помощь старику, словно сговорившись, почему-то не решились, а оставили его один на один с дотошным дедом Витей. Растерялись даже генералы и священники.
Минута установилась тяжелая и напряженная. Чтоб разрядить ее, надо было, наверное, вмешаться нашему губернатору, но тот опять не нашелся, как это поумней и поделикатней сделать.
А дед Витя, между тем, повторно ткнул старика в окуляр и, отстраняясь от стола, как бы даже вознамерился подойти к нему вплотную:
— А раз пехота, так, значит, это ты и бросил нам вон там, в селе, — он указал посошком на Серпиловку, — в погреб гранату.
— Найн, найн! — стараясь улыбаться и свести всё на шутку, загородился от деда Вити фотоаппаратом и палкой старик.
— Ну, не ты, так такой, как ты! — вроде бы смягчился тот, но, чуть помедлив, указал посошком на возвышающиеся невдалеке остатки бывшей колхозной фермы. — А вон там, в конюшне, ты, случаем, не сидел, воду по-собачьи из корыта (дед Витя показал — как) не хлебал?
Старик, проследив, куда указывает дед Витя, тоже немного помолчал, покрепче оперся на палку и вдруг произнес:
— Я, Я! (то есть да, да — сидел).
— Ну, стало быть, и гранату ты бросил. И нечего отпираться! — совсем добил его дед Витя.
Старик, дождавшись перевода, начал о чем-то долго и горячо говорить, размахивать палкой и всё время забрасывать за спину непокорный фотоаппарат. Но дед Витя его уже не слушал (и не слушал никого иного). Он неожиданно для всех высоко поддернул на левой ноге штанину и белые подштанники, которые, начиная с сентября месяца, чтоб не мерзла культя, начинал носить, показал немцу прихваченный двумя ремешками за худую костлявую голень старый измочаленный протез:
— Это твоя работа! Фотографируй на память!
Немец сбился с пространной своей речи, забормотал что-то невнятное, а губернатор, видя, что назревает и затевается скандал, поманил к себе Артёма и с раздражением приказал:
— Уводи его отсюда!
Дважды повторять Артёму приказ не надо было. Он тут же обхватил деда Витю за плечи и почти силком начал уводить из-за стола.
— Пойдем, пойдем, — настойчиво уговаривал он его. — Ольга Максимовна поди заждалась.
Но дед Витя, опустив штанину, стоял твердо и никуда идти не собирался. На обманно-ласковые уговоры Артёма он ответил резко, будто ударил наотмашь:
— Ничего — подождет! Она у меня терпеливая.
На помощь Артёму подоспели два милиционера-полицейские, но дед Витя прикрикнул и на них:
— А ваше какое дело?!
Но когда к нему, оставив гостей, сердито подошел сам губернатор, дед Витя вроде бы как подчинился ему, отпрянул от стола и сделал несколько шагов вслед за Артёмом и полицейскими.
Все облегченно вздохнули и потянулись за бутылками, чтоб окончательно разрядить обстановку. Но дед Витя в следующее мгновение, вырвавшись из-под опеки, цепко схватил немца-старика за рукав и развернул его лицом к деревенскому кладбищу-погосту: