И что самое скверное, поскольку у очень многих на тов. Червенкова был большой зуб (кому-то чего-то недодал, кого-то недооценил, кого-то обхамил), интриганы быстро обрастали собственными «обоймами», требуя введения коллегиальности. А Москва, где «коллегиальность» как раз цвела буйным цветом, их в этом плане полностью поддерживала.
Пришлось отступать. В феврале-марте 1954 года на VI съезде пост генерального секретаря, царя и бога, вновь отменили, заменив секретариатом из трех человек, однако тов. Червенков остался председателем Политбюро и одновременно премьер-министром, то есть, по сути, по-прежнему вождем. На пост же первого секретаря (как предполагалось, сугубо технический) он протолкнул тов. Живкова, которого с полным на то основанием считал абсолютно верным себе человеком и притом слишком слабым, чтобы стать опасным.
Сложилась парадоксальная ситуация. Кремль — в лице тов. Хрущева — требовал «десталинизации» и борьбы с культом личности. Отказаться не было никакой возможности, а заниматься этими неотложными задачами, вот ведь парадокс, должен был «болгарский Сталин», совершенно не понимавший, как и за что бороться, да плюс к тому и чувствовавший, во что это может вылиться лично для него. Незадача, что и говорить.
В итоге «новый курс» в Болгарии реализовывали мало, частично, с оговорками (пару законов отменили, лагерь закрыли, да и всё) и с кляузами в Москву. Естественно, Никите Сергеевичу, готовившему XX съезд, всё это очень не нравилось, и лично тов. Червенков, по статусу общавшийся в основном с тов. Маленковым, не нравился тоже. Зато нравился тов. Живков: с ним первый секретарь ЦК КПСС общался часто, по ходу — сам тот еще аппаратный интриган! — быстро поняв, кто реально контролирует в Софии «обойму» переставшего быть адекватным запросу времени премьера.
Ну и... Сколько-то времени сосуществовали, а потом пришла весна 1956-го и с ней — XX съезд, ставший холодным душем для очень многих, включая тов. Червенкова, особенно после представления на Политбюро доклада тов. Живкова, подготовленного к пленуму по итогам XX съезда, не провести который было невозможно. Ведь вождь верил своему протеже, как родному, продвигал его, — но тов. Живков мало того что внезапно оказался антисталинистом, так еще и обвинил в «культе личности» самого тов. Червенкова.
Естественно, вождь сказал: «Нет!». В ответ на это тов. Живков сказал, что не при культе живем, и обратился к прочим товарищам — Югову, Чанкову, Дамянову, и товарищи сказали: «Да!». А когда вождь опять сказал «Нет!», привычно стукнув кулаком по столу, тов. Живков набрал номер телефона тов. Приходова, посла СССР, и тот сообщил, что если есть какие-то разногласия, то в Москве, в ЦК КПСС, тов. Хрущев охотно всё разъяснит.
И на самом деле полетели. И тов. Хрущев охотно всё разъяснил, сообщив, что «сталинизм не пройдет». Если кто нагрешил, нужно каяться, тем паче что все товарищи согласны, а тов. Живкова в обиду заскорузлым сталинистам Москва, даже не надейтесь, не даст. И радуйтесь, Вылко, что доклад еще такой мягкий: тов. Живков, судя по всему, очень хорошо к вам относится. Ясно? Добре. Счастливого пути, дорогие товарищи, удачного пленума!
Вариантов не было: гром грянул. Причем куда громче, чем ждал тов. Червенков. Сперва-то для него всё шло по версии скверной, но лучшей из худших. Выйдя на трибуну, первый секретарь говорил об ужасах культа личности, об идеологической вредности этого явления, о «проявлениях зазнайства» и «нарушениях принципов коллегиальности в руководстве партии», — и это было вполне ожидаемо, достаточно округло, относительно терпимо и не очень страшно.
По окончании первой части, перед перерывом, «лучший друг болгарского народа» попросил слова. Получил. С надрывом признал свою «тяжелую вину» за все недоработки. Не скрыл, что «заболел звездной болезнью». Уточнил, что «власть — сладкая отрава». Заверил присутствующих, что готов, если доверят, отныне руководить демократично, а если не доверят, работать на любом посту, куда определит партия. В общем, всё как положено. Но...
Но на следующий день члены Политбюро, как вспоминают присутствовавшие, появились в зале слегка пришибленные, а тов. Червенков и вовсе «какой-то зеленоватый». Оказывается, был у тов. Живкова заяц в цилиндре, о котором он раньше никому ни слова не говорил и только вечером, по окончании первого дня работы, продемонстрировал коллегам: ворох показаний старых партийцев, отбывающих срок, где подробно рассказывалось, какими методами из них в МВД выбивали признания в «трайчокостовщине».