Разумеется, ситуация позволяла «первому регенту» не особо оглядываться на законы, и он не оглядывался. Виновницей всех бед и невзгод определили Россию, «русофильские» газеты закрыли, «русофобским» — дали карт-бланш на всё. Памятники, правда, не крушили (не было их еще), но вспоминать о роли империи в войне за независимость хотя и не запрещалось, но настоятельно не рекомендовалось. Допустимо было писать и говорить об этом разве что вскользь, но лучше — о «победе болгар с некоторой помощью союзников».
Такие же указания дали учителям и священникам. Аппарат шерстили, увольняя всех, кто работал при «оккупантах». Армию по указанию военного министра Данаила Николаева, убежденного «баттенбержца», чистили со щелоком, отправляя в отставку уроженцев северных областей, кроме тех, за кого ручался лично кто-то из регентов или премьер. Вакансии заполняли румелийцами (боявшимися, что Пловдивщину сольют), македонцами (обиженными, что Македонию сдали) и вчерашними юнкерами, не имевшими вообще никаких связей с Россией.
Такие новации, ясное дело, нравились далеко не всем, как по идейным соображениям, так и в связи с крушением карьер. Однако никаких рычагов влияния у критиков регентства не осталось, а устные протесты властям были до лампочки. В этих условиях «выразителями мнения несогласных», даже не очень хорошо относившихся к «оккупантам», автоматически стали офицеры, после августовского фиаско эмигрировавшие в Румынию, где вскоре возник «Революционный комитет», возглавляемый «триумвиратом» — Петром Груевым, Радко Дмитриевым и Анастасом Бендеревым.
Особой программы не было, единственной целью заявлялось отстранение от власти регентов и особенно премьера Радославова, насчет которого общее мнение сводилось к тому, что «а если и совсем без следа сгинет собака, так оно и лучше». Каких-то серьезных связей с политиками, загнанными в подполье, тоже не было, о народе и говорить нечего: в городах большинство интересовавшихся политикой скакало под речевки, на селе крепко держали вожжи жандармы, — поэтому ставка вновь делалась на силовое решение. Разумеется, пытались учесть ошибки, не спешить, искать контакты, расширять сеть ячеек в войсках. При аккуратной поддержке русского посольства работа шла — с прицелом на апрель, к годовщине Апрельских событий — по всему северу и северо-востоку: в Свиштове, Тырнове, Силистре, Варне, Шумене.
Но и правительство груши не околачивало: информаторы МВД действовали по всей стране, особо контролируя настроения в армейской среде, — и когда 17 февраля (1 марта) в Силистре пришли за командиром гарнизона Христо Крыстевым, капитан, приказав подчиненным разоружить группу захвата, объявил о начале восстания. Большинство солдат, однако, не понимало, что происходит, из офицеров призыв поддержали 5-6 человек, не более, и капитана Крыстева без суда застрелили на берегу Дуная.
Слухи о событиях в Силистре, однако, просочились в мир, распространились, и «комитетчики», не видя иного выхода, переправились на болгарский берег, в Русе, где их позиции были намного сильнее. Действительно, здесь пошло лучше, чем в Силистре. Майора Атанаса Узунова, героя войны с сербами, с крохотными силами удержавшего Видин, солдаты уважали, подполковника Димитра Филова, командира 3-й пехотной бригады и соратника Христо Ботева, — тоже, даже еще больше, а Олимпий Панов, «победитель при Сливнице», появившийся в городе на рассвете 19 февраля (3 марта), вообще считался живой легендой. Так что около суток, по мере присоединения к восстанию мелких подразделений, казалось, что кашу можно сварить. Однако правительство, знавшее больше, чем заговорщики предполагали, к такому обороту было готово.
Премьер Радославов подписал давно уже заготовленный на такой случай указ. Офицеры-румелийцы, выступив перед личным составом, доведенным до нужной кондиции ежедневными «пятиминутками ненависти» насчет «неизбежного русского вторжения», сообщили солдатам, что «пришел час защитить и сберечь независимость Болгарии», — и Русе оказался в изоляции перед лицом многократно превосходящих сил карателей. Серия стычек, в одной из которых был тяжело ранен Димитр Филов, а затем тяжелый уличный бой показали, что шансов никаких. Мятежники начали бросать оружие и выдавать зачинщиков.