В это время Пейся открыл дверь и с важностью произнес:
— Она нашла клад!
«Какой там клад?» — тоскливо подумал Сема, с удивлением и досадой глядя на Шеру.
— Зачем — клад? Зачем ты лезешь в мужские дела?
— Я не виновата, — обидчиво сказала Шера, — ты сам меня звал. Я не напрашивалась.
— Ну ладно! — сердито пробурчал Сема. — Где же этот знаменитый клад?
— Вот! — Шера показала на деревянный ящик с сорванным замком. — Смотри!
Сема склонился, заглянул в ящик и испуганно отшатнулся. Серебро! Целый ящик серебра. Ложки, вилки, ножи, половники.
— А ну, попробуй поднять! — приказал Сема Пейсе.
— Попробуй сам, — засмеялся Пейся. — Ты шутишь, какая тяжесть!
Сема сел, потом встал и забегал по комнате. Что же делать? Что делать? Как быть с этим серебром?
— Что ты испугался? — удивилась Шера. — Серебро — это ж не бомба!
— Ай, ты не понимаешь! — рассердился Сема, хотя он и сам не понимал причины своего испуга. — За это серебро можно купить пулемет!
— Что же делать? — растерянно спросила Шера. — Я вижу, начинаются твои военные секреты.
— Тише, — строго сказал Сема. — Сюда придет Антон. Каждый стоит час на посту возле ящика. Понятно? Час — ты. Час — Шера. Час — Антон. В комнате — один человек. Остальные там. Сейчас становится Пейся. Его сменяет Антон. Потом Шера. Закройте окно. С часовым разговаривать нельзя. Понятно?
— Понятно, понятно! — сощурил глаза Пейся. — Я стою, Шера стоит, Антон — тоже, а ты? Ты думаешь, мне большой интерес стоять возле этой кадушки?
— А я бегу за матросом. Ему надо быть здесь. Шера, выходи в ту комнату. Пейся, ты — часовой.
— Иди уж! — махнул рукой Пейся. — Большое дело! Что это, пороховой погреб? Подумаешь — ящик с ложками.
Но Сема не дослушал его. Через пять минут, бледный, взволнованный и серьезный, стоял он подле военного комиссара.
— Мы нашли… — сказал он, с трудом переводя дыхание, — ящик с серебром.
— Поздравляю, — улыбнулся Трофим. — Там еще кое-что запрятано. Гозман не мог всё увезти.
— Есть скатерть зеленая! — взволнованно сообщил Сема.
— Вот видишь — и скатерть зеленая. А Полянка там?
— Нет. Он здесь.
— Позови, — строго сказал комиссар и закурил папиросу.
Вошел матрос с растерянным, недоумевающим лицом.
— Вы меня? — обратился он к комиссару.
— Вас! Почему вы здесь? Я ведь послал вас с ними?
— Сейчас иду, товарищ комиссар.
— Вы должны были сразу отправиться с ними! — крикнул Трофим. — Надо понимать. А если б там не было Гольдина?
— Я отправляюсь, — тихо повторил матрос. — У меня есть причина, товарищ комиссар, — добавил он грустным голосом и опустил глаза. — Лаки треснули!
— Иди уж, — засмеялся Трофим, глядя в растерянное лицо матроса. — Иди уж со своими лаками!
На улице Полянка посмотрел на Сему и покачал головой.
— Фортуна поворачивается спиной… Вы что, ящик нашли? — мрачно спросил он.
— Да.
— С серебром?
— Да.
— Ботинки там не попадались?
— Нет.
Матрос глубоко вздохнул:
— А туфель тоже не видел?
— Тоже.
— Ты понимаешь, какая беда. Номер еще у меня такой, что редко такую ногу отыщешь. Между сорока тремя и сорока четырьмя! Да-а! Как говорил покойный адмирал Нахимов…
— …движение вод бесконечно, — закончил Сема.
И они вошли в дом купца.
Их встретил Пейся с серьезным и важным видом:
— Дежурит Антон.
— А где Шера?
— Сидит тут. Не видишь?
Матрос строго посмотрел на Шеру и, поправив бескозырку, молча поклонился.
— Ты понимаешь, какая беда. Номер еще у меня такой, что редко такую ногу отыщешь. Между сорока тремя и сорока четырьмя! Да-а! Как говорил покойный адмирал Нахимов…
— …движение вод бесконечно, — закончил Сема.
И они вошли в дом купца.
Их встретил Пейся с серьезным и важным видом:
— Дежурит Антон.
— А где Шера?
— Сидит тут. Не видишь?
Матрос строго посмотрел на Шеру и, поправив бескозырку, молча поклонился.
— Окна помыли?
— Помыли.
— Комнаты проветрили?
— Проветрили.
— Мало, — хмуро сказал матрос и потянул носом. — Еще дух купца чувствую… Что еще обнаружили?
— Белье, одеяла, бархатная скатерть.
— На брюки не пойдет?
— Пойдет! — обрадовался Пейся. — Зеленая.
Матрос недоверчиво посмотрел на него.
— С чего начнем? — спросил Сема Полянку.
— Вы, — обратился матрос к Пейсе, — составляйте опись найденного. Добра оставили мало, но точность полагается.
— И мебель записывать?