— Уйди с глаз долой! Можешь прилечь отдохнуть, наверняка у тебя сейчас гудит в голове — умные мысли тщетно пытаются пробиться наружу.
Отец постучал по виску.
— Да, сэр, — сказал Макс, почувствовав, как тупо и угрюмо прозвучал его ответ.
Интересно… У отца тоже есть акцент, только у старика речь вполне образованного гражданина мира, а в устах Макса тот же самый выговор немедленно выдает в нем недалекого голландского фермера. Сразу видно: этот парень горазд доить коров, однако замрет в страхе и смятении перед открытой книгой… Макс перешагнул порог, не видя, куда идет, и стукнулся головой о свисающую с притолоки гроздь чеснока. Отец насмешливо фыркнул вслед.
Макс сел в кухне. На дальнем конце стола горела лампа, тщетно пытаясь разогнать заполнивший комнату мрак. На столе лежал открытый учебник английской грамматики. Не до учебника… Он не мог найти в себе сил чем-то заняться и неподвижно сидел, высматривая Руди.
Через некоторое время стемнело настолько, что ни дороги, ни брата, наверняка приближающегося к дому, уже не различить. Верхушки сосен темными пиками вонзались в небо, и света на улице было не больше, чем от догорающих в костре угольков. Вскоре погасли и эти слабенькие отблески. Небо обсыпали светящиеся точки звезд. На крыльце тихо поскрипывало отцовское кресло-качалка. Макс схватил себя за волосы, твердя как заклинание: «Руди, вернись!». Когда уже закончится томительное ожидание…
Наверное, так прошел час, а может — минут пятнадцать. Наконец до него донеслось неспешное шарканье ног по известняковой обочине дороги; впрочем, Макс подозревал, что весь путь Руди проделал бегом. Брат заговорил, и Макс убедился: да, бежал. Руди пытался выдерживать свой обычный шутливый тон, однако, запыхавшись, не говорил, а палил очередями:
— Прости, прости… Это миссис Качнер… Кое-что произошло. Просила помочь. Знаю, что поздно…
Кресло остановилось. Скрипнули доски крыльца — отец встал.
— Да, Макс рассказывал. Удалось прибраться?
— Угу. Арлин подсобила. Она пробегала через кухню, как сумасшедшая, и миссис Качнер… э-э… уронила стопку тарелок.
Макс прикрыл глаза, дернув себя за волосы.
— Миссис Качнер не следует переутомляться. Она неважно себя чувствует. Боюсь, ей даже с постели встать непросто.
— Я тоже так решил, — поддакнул Руди, не поднимаясь на крыльцо. Похоже, наконец отдышался. — Еще ведь не совсем темно?
— Разве? Хм… Что ж, в моем возрасте глаза уже не те, бывает, что сумерки примешь за ночь. Мне показалось, что солнце село минут двадцать назад. Сколько сейчас времени? — Отец со щелчком открыл крышку карманных часов и вздохнул. — Черт, ни зги не вижу. Так-так. Значит, ты заботился о миссис Качнер. Восхищен тобой, мальчик.
— Да нет, я ничего такого… — промямлил Руди, шагнув на нижнюю ступеньку.
— На самом деле, тебе больше следует думать о своем благополучии, Рудольф.
Отец говорил тихо и доброжелательно — наверное, именно так он обращался к пациентам, погружающимся в вечную тьму, когда единственным лучом света остается доктор у смертного одра.
— Прости, я правда… — забормотал Руди.
— Что толку в твоих извинениях? Сейчас проверим, действительно ли ты чувствуешь за собой вину!
Хлыст с глухим шлепком врезался в плоть, и девятилетний братишка взвизгнул. Макс стиснул зубы и, прижав руки к ушам, попытался заглушить крики Руди и свист впивающегося в плоть хлыста.
Он не слышал, как отец вошел в кухню, и поднял голову, лишь когда на стол упала его тень. Абрахам, опустив хлыст, стоял в дверях с растрепанными волосами и сбившимся набок воротником. Макс ждал удара, однако отец, не сходя с места, приказал:
— Сходи за братом!
Он вскочил, покачнувшись и опустив глаза, не в силах выдержать отцовский взгляд. Рука старика, сжимающая хлыст, была запятнана кровью, и Макс испуганно, со свистом, вздохнул.
— Все из-за тебя!
Макс промолчал. Впрочем, ответа и не требовалось.
Отец еще немного постоял, затем развернулся и ушел в кабинет, который всегда запирал на ключ. Входить в эту комнату братьям дозволялось лишь с особого разрешения. Абрахам нередко оставался в кабинете на ночь и, задремав, во сне кричал и ругался по-голландски.
— Не набегался еще? — крикнул Макс. — Все равно поймаю!
Рудольф, схватившись за перекладину, перемахнул через загородку загона для скота и, смеясь, побежал за дом.
— А ну отдай!
Макс, злой как черт, кинулся вдогонку, с ходу перепрыгнув заборчик. Ярость придала ему невероятной ловкости. Он никогда не отличался особой грацией, обладая крепкой, как у отца, фигурой — оба походили на буйвола, научившегося ходить на задних ногах. Руди же унаследовал тонкие черты лица и хрупкое сложение матери. Он был быстр, и все же Макс нагонял брата — тот слишком часто оглядывался через плечо, не смотря под ноги. Руди почти добежал до дома. Вот и попался… Макс зажмет его в угол, не давая выскочить ни вправо, ни влево.